Девиз рода Нат-ог-Даг, — продолжала фрекен Малин, — «Кислое со сладким». Каких я только в жизни не едала сборных блюд из почтения к предкам: суп из потрохов с кухни господина Сведенборга, [63] Сведенборг Эмануэль (1688–1772) — шведскии ученый и теософ-мистик.
салат из платонической любви, даже кислую капусту божественного Маркиза. [64] Имеется в виду маркиз де Сад (1740–1814) — французский писатель, от имени которого произошло слово «садизм».
Я усовершенствовала наследственный тонкий вкус Нат-ог-Дагов и от многих кушаний наловчилась получать удовольствие. Но горечь жизни — дурная пища, особенно для юного сердца.
На здешних берегах взращивают особого вида овец, они пасутся на соленой траве, и чудеснейшее их мясо в кулинарном мире известно как рге-sale. [65] Луг на морском берегу; овца, пасущаяся на этом лугу; соленая баранина (ф р.)
Дух этой девушки вскормлен на подобных соленых пажитях, на горькой траве и рапе. Ее сердечку больше нечем было питаться. Она — готовый agneu рге-sale, мой соленый ягненочек.
Девушка, все время сидевшая скорчившись подле старой своей подруги, выпрямилась, когда фрекен Малин завела о ней речь. Она сидела прямо, и взгляд ее янтарных глаз из-под бровей, напоминавших не то рисунок на крыле вабочки, не то взмах парящей чайки, был устремлен прямо перед собой. Она никого не замечала. Несмотря на светлое чело, она была опасный зверек, готовящийся к наскоку. На что? Да на самое жизнь.
— Слыхали ль вы когда-нибудь, — спросила фрекен Малин, — про графа Августа фон Платен-Халлермунда?
При звуке этого имени девушка вздрогнула и побледнела. Глаза ее грозно потемнели.
— Тсс, — сказала фрекен Малин. — Больше мы не будем его поминать. Он же у нас не человек, он у нас ангел, вот мы и назовем его граф Серафина. Сегодня мы, покоясь на lit de justice, [66] Le lit — кровать (фр.), lit de justice — Букв. — постель, ложе правосудия (фр.). Этимология: в старой Франции на ложе под валдахином сидел король и вершил суд. Перешло в язык в переносном смысле, приблизительно означает: суд, заседание суда.
раз и навсегда скажем о нем всю правду. Когда я была маленькая и меня учили французскому, — тут старая дама во внезапном порыве откровения адресовалась вдруг к кардиналу через головы молодых людей, — первая фраза в моей книжке была:
«Le lit est une bonne chose,
Si l'on n'y dort pas, l'on s'y repose». [67] Постель — вещь хорошая: если на ней не спишь, на ней можно отдохнуть (фр.).
Как и многое другое, чему меня учили в детстве, и эта не выдержала проверки жизнью. Но к lit de Justice ее, пожалуй, кое-как отнести можно.
Мне случалось читать поэтические и философские сочинения графа Августа, — сказал кардинал.
В отличие от меня! — сказала фрекен Малин. — Когда в Судный день мне придется держать ответ за все часы, потраченные не так, как надо, я хоть смогу сказать в свое оправдание: «Зато я не читала поэм графа Августа фон Платена». И сколько же он этих поэм насочинял, ваше преосвященство?
— Право, затрудняюсь сказать, — отвечал кардинал.
Фрекен Малин сказала:
Cing ou six milles? C'est beaucoup. Combien y en a-t’il de bons? Quinze ou seize. C'est beaucoup, dit Мartin. [68] Пять или шесть тысяч? Это много. А сколько из них хороших? Пятнадцать или шестнадцать. Это много, — сказал Мартен (фр.).
Случалось ли вам, ваше преосвященство, — продолжала она, — читать про несчастного юношу, которого злая волшебница превратила в мопса с тем, что он может снова превратиться в человека при условии, если невинная девушка, не знавшая мужчины, в новогоднюю ночь будет читать над ним стихи Густава Пфицера [69] Пфицер Густав (1807–1890) — Второстепенный поэт, представитель так называемой «Швабской школы».
и при этом не уснет? Добрый друг, желавший ему помочь, выслушал всю эту историю, а дальше следует:
Вот беда, но что же делать?
Не могу тут быть полезным.
Я, не будучи девицей
И тем более невинной.
А второе, друг, условье
Первого еще труднее:
Как я Пфицера открою,
Так сейчас и засыпаю.
Если бы графа Августа превратили в мопса и речь бы шла о собственных его стихах, по тем же точно причинам я вы не могла ему быть полезной.
— Так вот этот человек, граф Серафина, — возобновила она рассказ после маленького своего отступления, — был дядя этой девушки, и она воспитывалась у него в доме после смерти родителей. Итак, дорогие друзья, сейчас я рассею мрак этой ночи, познакомив вас с еще более густым мраком, которым окутана
«История Калипсо».
Граф Серафина, — рассказывала фрекен Малин, — много размышлял о небесных материях. И, как вы, может быть, знаете, раз вы читали его поэмы, он был увежден, что ни единой женщине нет доступа в рай. Он не любил и презирал женский пол. До омерзения.
Читать дальше