Карен Бликсен - Семь фантастических историй

Едва ли, — сказала Афина, — так уж важно, случилось что-то днем или ночью.

А если у тебя будет ребенок? — крикнула канониса.

— Что вы такое говорите? — сказала Афина.

Канониса с удивительной силой духа поборола свою ярость.

— Я не только тебя порицаю, я жалею тебя, — сказала она. — Но если у тебя будет ребенок, несчастная ты девочка?

Мир Афины с очевидностью рушился вокруг нее, как под густым вражеским огнем, но она не утратила мужества.

— Ребенок? — сказала она. — И без двух передних зубвов? Ну, вы и скажете, тетушка. Я не была в капелле Хопбаллехуза, и наш добрый пастор ни надо мной, ни над ним не читал молитв. Да будет вам, тетушка.

Старуха смотрела на нее испытующе.

Афина, — сказала она, помолчав, и впервые за все время разговора голос у нее немного смягчился. — Всего менее желала вы я разрушить то, что осталось у тебя от невинности. Но весьма вероятно, что у тебя будет ребенок.

Если у меня будет ребенок, — сказала Афина, с рушившейся под нею земли взмывая вдруг к небесам, — мой отец будет его учить астрономии.

Борис оперся локтями на стол и спрятал лицо в ладонях. Он и под страхом смерти не мог бы сейчас удержаться от смеха. Мертвенно-бледная девушка не сдавалась. Отчасти бледность и неподвижность ее могли объясняться вином и ночными усилиями, и Господь только ведал, удастся ли им с канонисой с нею сладить. Была в ней власть магнита, Мальстрема — все, попадавшее в круг ее сознания, притягивать, втягивать, сливать с собой в одно. Тем же свойством, думал он, обладали, по всей вероятности, христианские мученики, и оно-то чуть не до безумия доводило Великого Инквизитора, да, самого императора Нерона. Дыбу, костер и львов на арене принимали они во владение, даже им придавая великую гармоническую красоту; император же оставался вовне. Как ни старался он над ними господствовать, они его не замечали. Да, он для них попросту не существовал. Они были как львиный ров, куда ведут следы и следы и ни один не выходит; как река, которая, приняв в себя кровь и грязь, катит дальше свои воды. И как раз, когда старая женщина и юнец сочли, что надежно ее обложили, девушка готовилась вырваться из Седьмого монастыря, подобно Самсону в Газе, когда он «схватил двери городских ворот с овоими косяками, поднял их вместе с запором, положил на плечи свои и отнес их на вершину горы, которая на пути к Хеврону». [38] Книга судей, 16, 3. Но останови она на нем взгляд, думал Борис, кто поручится, что дочь великана не отнесла вы его на ладони в Хопбаллехуз, чтоб он чистил скребницей и поил водицей ее единорогов? И снова строки Эсхиловы пришли ему на память, и он решил, что не иначе как с похмелья и после всех передряг стал он мешать Писание с древними авторами и поверьями родного края, ибо обычно он себе такого не позволял.

— Ну, а как же честь рода? — спросила канониса с леденящим спокойствием. — Уж не думаешь ли ты, Афина, что и до тебя дочери Хопбаллехуза производили на свет bastards? [40] Незаконных детей (фр.).

При этих словах вся кровь бросилась Афине в лицо, и оно запылало ярче даже, чем ее пламенеющая грива. Она шагнула к старой даме.

— Мой ребенок, — произнесла она глухо, но с призвуком львиного рыка в голосе, оскорбленная дочь могучего рода — вся с головы до пят. — Мой ребенок — и bastard?

Как ни была отважна канониса, не могла она не понять, что, стоит девушке захотеть, та может одной рукой ее уничтожить. Она остро, искоса глянула на Бориса, которому вовсе не хотелось вмешиваться в спор женщин по поводу его ребенка.

Афина не трогалась с места. На несколько мгновений она совершенно застыла.

Хорошо, — сказала она наконец. — Я пойду в Хопбаллехуз, все расскажу отцу и спрошу его совета.

Нет, — снова сказала канониса. — Эдак не годится. Если ты скажешь отцу о том, как ты накудесила, ты разобьешь его сердце. Я до такого не допущу. И если ты сейчас уйдешь, кто знает, возьмет ли еще Борис тебя в жены, когда вы свидитесь снова? Нет уж, Афина, ты выйдешь замуж за Бориса и ты никогда не скажешь отцу о том, что случилось нынче ночью. Эти две вещи ты мне должна овещать. А там уж можешь уйти.

Хорошо, — сказала Афина. — Я никогда ничего не скажу папа. Что же до Бориса, я вам овещаю, что выйду за него замуж. Но когда я за него выйду, сударыня тетушка, я его убью при первой возможности. Я его и нынче ночью чуть не убила, он, если захочет, вам сам подтвердит. Эти три вещи я вам обещаю. А сейчас я хочу уйти.