Карен Бликсен - Семь фантастических историй

О ком вы? — спросила с легким смешком Олалла. — Тут нет никакого еврея.

Но очень скоро, — сказал барон, — мы все вместе сойдемся в монастыре.

Она не отвечала, стояла как статуя, и ее молчание мне показалось непереносимым.

— Я прогоню этих двоих, — сказал я ей. — Но хоть сейчас-то скажи мне правду. кто ты?

Она не повернулась, нет, и она не посмотрела на меня, но в следующее мгновенье она сделала то, чего я всегда боялся, — она распростерла крылья и улетела. Под велой круглою луной одним крупным жестом она бросилась прочь от нас всех, и ветер ее подхватил и раскинул ее одежды. Я уж говорил, что, когда она бежала от меня в гору, она напоминала большую птицу, которая в разбеге ловит крыльями ветер, перед тем как взлететь. Сейчас она тоже была как ласточка, подлетевшая к карнизу или обрыву и черпающая крыльями воздух. Была секунда, когда казалось, что ее подхватило и понесло. И вот она, собрав силы, метнулась через дорогу и с развегу бросилась в пропасть.

Я и попытаться не успел ее остановить. Я хотел кинуться за нею следом. Но, добежав до края, я увидел, что она провалилась неглубоко, осталась на выступе футах в двадцати под нами. В смутном свете луны я, кажется, разглядел, что она лежит лицом вниз, вея скрытая черным плащом.

Пилот стоял рядом со мною и плакал. Мы все трое час целый трудились, вытаскивая ее. При свете фонаря мы разодрали наши плащи и связали из лоскутьев веревки. Покончив с этой работой, мы свесили фонарь над пропастью. К несчастью, в фонаре догорела свеча и вдруг он погас, и к тому же снова повалил снег.

Сначала, когда они спустили меня, я не мог нащупать ногами уступ и повис над пропастью, но наконец я нашел опору и дотронулся до Олаллы. Голова ее откинулась, когда я ее приподнял, как головка увядшего цветка, но она была теплая. Я укрепил было вокруг нее веревку, но из этой затеи ничего не вышло. Когда ее потянули наверх, тело страшно колотилось о камни. Я крикнул тем, наверху, чтобы ее отпустили, и взял ее на руки. Уступ, на котором я стоял, был узкий, ноги мои вязли в глубоком снегу. Двигаться было трудно. Внизу зиял провал, я чуть не отчаялся. И я думал о том, отчего мой вопрос толкнул ее на смерть под этой белой луной.

Наконец мне удалось соорудить петлю, я сунул в нее ногу, кое-как привязал к себе Олаллу и крикнул Пилоту, чтобы нас поднимали. К удивлению моему, они с этим справились ловко и быстро. Когда меня от нее отвязали и я рухнул на землю, я услышал сразу несколько голосов, кричавших, что она жива.

Подняв наконец голову, я увидел, что старый еврей из Рима, Амстердама и Андерматта присоединился к нашему обществу. Мне показалось это совершенно натуральным. Его карета стояла на дороге, а кучер его и лакей помогали тащить из пропасти нас с Олаллой. Как исхитрился он проехать в тяжелом экипаже по такой дороге в такую ночь, я не постигаю — разве что ничего нет невозможного для еврея.

Олаллу внесли в карету, еврей пригласил туда и меня, ибо у меня руки и ноги были все в крови. Я сидел с ним рядом, поддерживал ноги Олаллы и вспоминал, как я впервые его увидел на улице Рима. Меня мучила жажда. Я взмок от пота и так изнемог, что уж не ощущал ночного холода. Наконец мы увидели большое квадратное здание монастыря и в нескольких окнах свет. Нас вышли встречать.

Мне дали горячего вина, дали умыться. Но я тотчас спросил про Олаллу, и меня отвели в просторную залу, где горели на столе две свечи.

Она лежала, все так же без движения, на носилках, которые поставили на полу. Верно, сперва ее хотели куда-то нести, но потом оставили эту затею. На ней только расслабили одежду. Она была укрыта широкой меховой полостью, принадлежавшей еврею. Голова чуть склонилась на подушке, на щеке темнел огромный синяк.

Старый еврей сидел на стуле с нею рядом. Он так и не снял шубы и шляпы и уткнулся подбородком в набалдашник трости. Он не отрывал от ее лица своих темных глаз. Глянув на большие часы, я удивился, что было только около трех часов пополуночи.

Я сел чуть поодаль и долго сидел молча. Когда же провили часы, я решился заговорить с евреем. Если я увил Олаллу своим вопросом, я хотел наконец получить на него ответ. Еврей должен был дать мне ответ. Я ему представился, вступил в разговор, и он отвечал мне с отменной учтивостью. Потом я сообщил ему, что я о ней знал, и просил его в свою очередь о ней рассказать.

Сначала ему, кажется, не хотелось говорить. Но когда он начал, он заговорил с большим чувством. Пилот и барон были тут же. Пилот встал со своего стула на другом конце ымы, чтобы взглянуть на нее, и снова воротился на место. Барон уснул в своем кресле. Потом он, впрочем, проснулся и присоединился к беседе.