Карен Бликсен - Семь фантастических историй

Много лет спустя, пересекая в бурю Средиземное море, я заглянул в глаза сокола, который все пытался сесть на нашу мачту, заглянул за секунду до того, как его смыло и унесло в пучину Те же глаза были у Олаллы на горной тропе. Сокол тот так же обезумел от страха, так же измучился, потерял надежду.

Думаю, я сам посмотрел на нее в таком же ужасе, когда я все понял, и дважды или трижды я выкрикнул ей в лицо ее имя. Она, задохнувшись, не могла выговорить ни слова, и я не знаю, слышала ли она меня.

Я загораживал ее от ветра, и длинные черные волосы тихо опали, опал и черный плащ. Странно преобразясь, она, как стройная колонна, стояла в моих объятиях.

Постояв так немного, я ей сказал:

— Почему ты бежала от меня?

Она всматривалась мне в лицо.

Кто вы? — спросила она наконец. Я крепче прижал ее к себе и дважды поцеловал. Лицо у нее было холодное, свежее. Она стояла и безразлично позволяла мне ее целовать, я как к снегу прикладывался губами.

Олалла, — сказал я. — Я тебя искал по всему свету. Неужто мы не можем снова быть вместе?

Я совсем одна, — отвечала она, помолчав. — Вы меня напугали. Кто вы?

Я был слишком измучен, и что я мог поделать, — я решил, что пока с меня, кажется, довольно. Я немного постоял, овдумывая положение. Я не мог оставить ее одну на диком ночном ветру. Я отпустил ее, придерживая, однако, правой рукою.

— Мадам, — сказал я. — Я — англичанин и сдуру путешествую по этим проклятым Альпам. Имя мое — Линкольн Форснер. Негоже даме одной оставаться на такой скверной дороге в такое время суток. И если вы позволите мне вас проводить до монастыря, я премного буду вам благодарен.

Она подумала и спокойно оперлась на мою руку. Но потом сказала:

— Я шагу не могу ступить.

Я и сам это заметил. Не придержи я ее, она бы рухнула. Что тут было делать? Она оглянулась по сторонам, потом посмотрела на луну. Обретя некоторое равновесие, она сказала:

— Дайте мне немного отдохнуть. Сядемте здесь и отдохнем. А потом я пойду с вами в монастырь.

Я озирался в поисках укрытия и увидел подходящее местечко под нависавшею скалой. Это было недалеко. Снегу под скалу намело много, но туда не задувал ветер. Я почти донес ее туда. Снял с себя плащ и шарф, которым барон чуть меня не удушил, укутал ее, постарался устроить поудобнее. Ночь меж тем сразу сделалась светлей. Вокруг сиял белый простор и только изредка темнел, когда на луну набегала туча. Я сидел рядом с Олаллой и надеялся, что на какое-то время нас оставят в покое.

Она сидела рядом, касаясь меня плечом, спокойная, тихая. И опять я почувствовал то, о чем уж тебе говорил: горе и беда ее не задевали, счастье и несчастье каким-то образом были для нее — одно. Она сидела на ледяном, пустынном перевале, как девочка сидела бы на цветочном лугу, перебирая в подоле сорванные ромашки.

Мы долго молчали, потом я ей сказал:

Что привело вас в эти горы, мадам? Сам я кое-что разыскиваю, но мне покуда не везло. Я хотел вам помочь, и жаль, что я вас напугал, ибо это затрудняет мою задачу.

Да, — сказала она, помолчав. — Жить людям нелегко. Вот и мадам Нанин. Хотела держать девушек в узде, да и застращать боялась, потому что тогда от нас какой же прок.

Мадам Нанин была та римская старуха, о которой и тебе рассказывал. Олалла произнесла эти слова спокойно, дружески, как вы надеясь меня ими обрадовать. Верно, сочтя, что я очень мило поступил, признав в ней незнакомку, она в ответ соглашалась признать, что мы когда-то встречались. Я ей сказал:

Это только здесь так холодно. Вот вы завтра спуститесь, и вас встретит весенний ветер. В Италии теперь весна. Я думаю, в Рим уже воротились ласточки.

Весна? — сказала она. — Нет, рано еще для весны. Но скоро она настанет, и какая же это радость для вас, вы ведь еще так молоды.

Знаешь, Мира, — сказал Линкольн, прерывая свой рассказ, — а ведь я впервые теперь вернулся мыслями к тому часу в горах. Я все припоминаю, так сказать, шаг за шагом, покуда тебе рассказываю. Не знаю, отчего я раньше не вспоминал. Быть может, луна мне напомнила? Она была тогда нам свидетельница.

Мадам, — сказал я ей, — будь мы сейчас с вами у меня на родине, я бы вам приготовил питье, которое вы ободрило вас. Да, имбирь обжигал вы нам нёво.

И я рассказал ей о наших крепких напитках и о том, как зимою, придя в дом, продрогнув до костей, мы их весело попиваем у камелька. Разговор перешел на еду и питье и на то, как бы мы обходились, застрянь мы тут навеки. Приятно было, что можно разговаривать, не надрываясь в усилиях перекричать ветер. Это прибежище под скалою больше напоминало домашний очаг, чем все места наших прежних свиданий. Мне казалось, что все тут должно у нас ладиться и даже мой отец, буде мне удалось вы вызвать его призрак, с радостью бы к нам присоединился. Олалла мало разговаривала, но то и дело смеялась. Я часто умолкал. Так просидели мы, думаю, около часа. Я знал, что ни в коем случае нам нельзя уснуть.