Тимофей Круглов - Август

Россия! Нет лучше в мире страны. И хоть «наряду у нас нет» из века в век, а все равно, русскому человеку только в России дышится полной грудью.

Подполковник Муравьев, бывший подполковник Муравьев, стоял на смотровой площадке на носу теплохода, размеренно одолевавшего Волго-Балт, и громко декламировал Вознесенского:

— Браво, браво! — захлопала в ладоши Люся. — Спасибо, Анатолий Александрович! Не думала, что затрепанный мюзиклами монолог может вдруг прозвучать так свежо из ваших уст.

Толян повернулся лицом к публике, прижал к себе хрупкую, надломленную от усталости Дашу, запахнул вокруг нее полы своего широкого пиджака, спрятав и от людей, и от ветра. Впрочем, все были свои. И все были немного пьяны. В серых предутренних сумерках ровная стена лиственного леса вдоль обоих берегов неширокого ровного канала сливалась в бесконечную полосу. Казалось, теплоход попал в какую-то временную ловушку, в искривленное и закольцованное пространство и будет годами теперь плыть по бесконечной, тихо журчащей вдоль бортов зеленой воде; и не свернуть, и на берег не сойти — стена слева и справа — непроходимая.

До четырех часов друзья отрывались в диско-баре. Сначала отдыхали после вечерних приключений на водопаде и битвы при Петре Первом. Откинулись расслабленно на мягких, широких диванах, полукругом обнимавших овальные столики, уставленные разнокалиберными — каждому по душе — и разноцветными — по вкусу — фужерами и бокалами, чашечками и мороженицами. Хорошо, что дружные аспиранты по команде предусмотрительного доцента заранее заняли места, чтобы на всех хватило. И на приднестровцев с девчонками, и на Петрова с Люсей. Народу в диско-бар набилось полтеплохода. Сначала шоу-программа из гастролирующих звезд и звездочек вызвала бурные аплодисменты добродушной туристической публики, в три ряда окружившей танцплощадку, заменившую артистам сцену. Потом аниматоры — массовики-затейники по-нашему — завели народ на танцы и конкурсы. Бега в мешках, к счастью не было, но посмеялись и попрыгали изрядно. Трио русских народных инструментов с балалайками в руках — от обычной до гигантской, — выше девушки, которая на ней играла, и вовсе произвело фурор, исполнив несколько классических мелодий из американского кино. Польщенные музыканты: пожилой кавказец и гротескно-яркие молодые евреи — брат с сестрой, встряхнули балалайками и сыграли «на бис», сорвав бешеную овацию. Был и прекрасный русский народный ансамбль песни и пляски с такими красавицами в сарафанах, что просто заныла душа. Вел программу разбитной армянин из популярного телевизионного «Comedy Pub», но его сальные шуточки ниже пояса странным образом только оттеняли задушевность старых советских песен о любви в исполнении Марины, совмещавшей на теплоходе амплуа певицы с подработкой администратором.

За полночь пожилые люди разошлись по каютам, а молодежь и все, кто себя посчитал еще не старым, плясали в разноцветных лучах лазеров и пулеметных очередях стробоскопов почти до рассвета. И, конечно же, внезапно проснулся среди ночи клевавший носом над чашкой кофе с ирландским виски ди-джей и, наведя резкость на танцующих, замесил попсу и всякую там кислотную музыку в комок, сплющил, раздавил, смикшировал и вывел плавно и чисто «Отель Калифорния». Да еще объявил гнусавым голосом классического пионервожатого: «Белый танец! Девочки приглашают мальчиков!».

И поплыла через весь зал к напрягшемуся Анчарову выходившая было попудрить носик Глафира, лебедушкой поплыла, не боясь, что ускользнет от нее ее почерневший от жизни и кремнем ставший друг. Потому что кремень этот высек из нее искру и зажег в ней свет.

Несмело поднялась и встала перед Муравьевым во весь свой модельный рост Даша. Потупилась несмело, посмотрела с надеждой, как тогда, когда еще не стала королевой школы, и универа, когда еще гадким утенком была, — на первых вечерах в шестом-седьмом классе английской школы. Но прежде гривкой невесомых, блестящих как в рекламе шампуня, — шелковой лентой локонов белых взметнула, оглянувшись вокруг: не дай бог, посмеет кто-нибудь пригласить выбранного ей кавалера!