Тимофей Круглов - Август

— А кем вы работаете с товарищем? Вот воронежцы, понятно: преподаватель, аспиранты его, а вы?

Вячеслав Юрьевич с ребятами с интересом посмотрели на Толяна с Сашей — их самих давно интересовал этот вопрос, а спрашивать было неудобно.

— Юристы мы! — широко улыбнулся Муравьев. Анчаров скупым кивком подтвердил это заявление.

— Уголовное право? Гражданское? — оживился Борис Исаакович.

— Банковское! — отрезал Муравьев и сосредоточился на закуривании сигареты, дав понять собеседнику, что разговор перешел уж слишком в личную плоскость. Борис недовольно поерзал, посидел еще минутку для приличия и, попрощавшись до вечера, грузной походкой отправился в бар.

— Он меня сегодня уже допрашивал про Андрея Николаевича, — неожиданно подал голос худой, чернявый, артистичный аспирант Илья. — И кто он, и откуда, и почему?

— И меня! — широко улыбнулся большой, светловолосый Дима, эдакий Илья Муромец на печи по внешнему виду, но самый способный в институте парень, как обмолвился про него доцент.

— И что же вы сказали? — строго спросил Анчаров.

— Что сами ничего не знаем! А мы ничего почти и не знаем, — снова улыбнулся Дима.

— Да Борис этот с первого дня клинья подбивает к Людмиле Николаевне, — возмущенно сказал Илья. — А у них с Петровым роман намечается, я же вижу! И он, наверное, заметил, он же за Люсей по пятам ходит, просто они с Андреем Николаевичем сейчас никого вокруг не видят!

— Он, Борис, пристал к Люсе на палубе и давай ей впаривать, какой он богатый и влиятельный, и намеки всякие делать! — от возмущения Дима даже сжал могучей ручищей подлокотник пластмассового кресла так, что он тут же треснул. Все рассмеялись дружно, оглянувшись, правда, нет ли вокруг кого из команды.

— Дмитрий, ты опять?! — строго вопросил доцент. — Признавайтесь, пока я по доброму спрашиваю, что вы на самом деле Борису про Петрова наплели из самых лучших побуждений?

Анчаров с Муравьевым тоже посмотрели на ребят внушительно, да и лица сделали, как у Мюллера на допросе в гестапо, только глаза смеялись откровенно одобряюще. Аспиранты переглянулись нерешительно.

— Да что мы могли сказать, Вячеслав Юрьевич?! Мы же сами знаем только, что Андрей Николаевич бывший летчик и переехал в Россию из Эстонии недавно. Вот и все!

— Все?!

— Димка Борису нашептал, что на самом деле Петров — эстонский русскоязычный олигарх в бегах! И с ним негласная охрана! А сам он имеет черный пояс по карате и как все эстонцы ужасный антисемит! — задыхаясь от смеха выпалил Илья.

— Не ври, креветко! — возмутился Дима, — про черный пояс это ты придумал, сцуко! — огромная ладонь занеслась было над чернявой головой друга, с целью нанести смертельный подзатыльник, но остановилась в миллиметре от кудрявых волос и только пригладила их со значением. Илья в дурашливом испуге вжался в кресло.

Толян содрогался всем телом, поперхнувшись сигаретой, а Саня Анчаров изобразил короткую пантомиму, представив, как Петров завязывает в узел Бориса и бросает за борт — компания чуть не легла на палубу от дружного смеха.

— Люсю с Андреем в обиду не дадим! Они наш талисман в этом рейсе! — грозно подытожил Муравьев срывающимся голосом, но все же погрозил аспирантам пальцем, которым мог бы, казалось, при желании проткнуть борт теплохода.

— А что Борис? Поверил? — живо поинтересовался, отсмеявшись, Анчаров.

— Не знаю, — пожал плечами Дима.

— Во всяком случае, больше за ними не подглядывает! — довольно улыбнулся Илья.

На горизонте уже показались жилые высотки Петрозаводска.

Автобусы поджидали теплоход на площади перед речным вокзалом. День клонился к вечеру, а успеть надо было много. Андрей все-таки не выдержал и, как только показался на берегу Петрозаводск, занял пост на палубе рядом с Люсиным окном. Окно, плотно задернутое занавеской, уютно дремало, и признаков жизни за ним никто не подавал. Уже начали швартоваться, когда Петров решительно постучал первый раз в дверь заветной каюты.

Люся долго не отзывалась, потом из-за двери сонно пропели:

— Кто-о та-а-а-м?

— Люся, это я, Андрей! Скоро уже экскурсия, я хотел составить тебе… вам… компанию в общем, если ты… вы… не возражаете.

— Андрей Николаевич! Как хорошо, что вы меня разбудили, я проспала все на свете, а ведь день продолжается! Я сейчас, сейчас, только.

Повернулся ключ в замочной скважине, дверь чуть-чуть приоткрылась, и в щелке показались половина смущенного лица, розовая голая коленка и край махрового полотенца.