Олег Ермаков - Песнь тунгуса

— А ничего, — сказала старуха с усмешкой и потрогала кончик своего носа. — Бычка искала, сбег бычок. Я тогда в Семи Соснах жила. Она меня чаем напоила. Сказала, что съедет с маяка. Уже поздно было. Она заночевать оставляла. Я и осталась… Насилу утра дождалась и спозаранку драпанула… Только пятки сверкали.

— Почему? — подала голос Полина.

— А все потому, — сказала Песчаная Баба, — нету там покоя. Да и нигде нету. Весь остров ходуном ходит. Если бы не песок, то и вообще — страсть чё было бы. А песок… Песок, он все успокаивает, волнами покрывает, — при этих словах голос старухи зазвучал почти нежно. — Дороги переметает, ровно снегом… Шуршит, шелестит по лиственницам-то, по кедрам, по бревнам, шуршит, шелестит. Так и есть, мол, шшш, шшш, утихомирься, народец, хватит колготиться, шшш! Тут скоко с ним сражалися, заслоны ставили, чистили, укрепляли. А все бесполезно! — Она махнула рукой с какой-то безнадежностью, но и глубокой отрадой. — Бесполезно. С вечера дорога проезжая была, а утром глядишь: занесло, трактор буксует, не говоря уж о грузовике каком…

Она замолчала. И все молчали, как будто прислушивались. Баба пошевелилась, вздохнула.

— Ну, вы уж уморились. Счас спать наладимся. Кого куды? Вы, девки, на печь полезайте, там лежак. А мальцы на полу прилягут, матрас у меня сенной есть.

Баба, кряхтя, вставала, тяжело ступала по половицам, тащила из закутка шуршащий матрас. По стенам двигались тени, словно бы и не этих ребят, а каких-то других людей, давно живших на острове, хлебавших баланду, евших мерзлый хлеб, таскавших невод негнущимися руками, съедавших свежую рыбу прямо из сетей, без соли, пока охранники не видят, и пригоршней крупчатого снега приправляя свою воровскую трапезу. Жизнь текла как песок. В песок она и обратилась.

Но поспать во владениях Песчаной Бабы им не удалось. Только вроде задремывать начали — звонко ойкнула Лида, вскричала. Они с Полиной зашептались. Старуха заворчала. Мяукнула кошка. Снова дрема окутывала дом в песках, и вдруг залаяла собака, а следом налетел звук мотора. Мотор заглох. А собака все лаяла. Старуха застонала, закашляла, поднялась со скрипучей кровати, зажгла лампу. Снова пошли по стенам тени. Старуха бормотала недовольно, надевала ватные штаны, накинула телогрейку, взяла лампу и двинулась к двери.

— Вот проруха, — проговорила она хрипло.

— Эй! Есть тут кто еще живой?! — громко и властно закричали с улицы сквозь собачий лай.

— Ты и мертвых побудишь, — сказала старуха.

В дом вошел человек. Это был отец Кита в черном полушубке, милицейской цигейковой шапке-ушанке с кокардой посередине.

— У тебя ребяты? — громко вопрошал он. — Конькобежцы?

— Здеся они, хде же еще, прикорнули, — отвечала старуха.

— Все четверо? Эй, спортсмены! Полинка, Лидка!

— Да, да, — сонно и испуганно отвечали те с печки.

— Вот вам и да. Учинили шухер по всему поселку. Все вас ищут. Мать с ног сбилась. А они на печке жопы греют. Серега! — гаркнул он. — А ты, паршивец? Чё-о, не в уме еще? Скоро в армию пойдешь, мазурик! А все хаханьки, побегушки наперегонки с собственной дуростью. Чего вы сюда убежали? Мишка! Мальчакитов! Живой? Тунгус! Еще и тебе утопнуть не хватало. Совсем порода переведется. Дурачье…

Песчаная Баба исподлобья наблюдала за расхаживающим по избе милиционером. Он остановился, взглянул на нее.

— Еще песком не засыпало тебя тут?

— Песок бесконвойный, — ответила бабка с вызовом. — Куды хочет, туды и течет. Вам бы там всем легче стало, ежли б засыпало.

— Болтаешь много, — сказал он со злостью.

— А хде бы тада твой сыночек согрелся? Дявчонки?

Милиционер метнул взгляд на сына.

— А, балда!.. Ладно, потерявшиеся, собирайтесь. Я на машине.

Девочки слезли уже с печки, натягивали куртки, садились и надевали коньки. Мишка тоже обулся. И Кит. Наблюдавший за ними милиционер усмехнулся.

— Вот бы прогнать вас по льду назад, впереди машины!

Песчаная Баба остро глянула на него и покачала головой.

— Ну, вперед! — скомандовал милиционер, увидев, что все уже оделись. — А тебе, старая, все ж таки спасибо, что приютила.

И первыми двинулись к выходу девочки, балансируя, стуча лезвиями и иногда цокая. Следом пошел Кит, он был в ботинках, коньки нес в рюкзаке. Последним уходил Мишка. Песчаная Баба шла за ним. Готовясь переступить порог, Мишка потерял равновесие, взмахнул руками, Песчаная Баба поддержала его, провела рукой по груди, животу.

— Шшш! Держись молодцом, не падай, — проговорила она и легонько подтолкнула его в спину.