Олег Ермаков - Песнь тунгуса

И на всех это подействовало, как «отомри» детской игры. Все разом задвигались, заговорили. Круглов цепко осматривался.

— Далеко он уйти не мог! — выпалил Андрейченко.

Щеки его слегка зарделись. В глазах появились огоньки.

— Не мог! — повторил он убежденно и двинулся было к зимовью.

— Стой! — скомандовал Круглов. — Надо сейчас же прочесать местность.

— Ну а я чё, соответствующе? — спросил с воодушевлением Андрейченко.

И он шагнул в зимовье и вскоре вышел, натягивая брезентовый плащ и вешая на плечо ружье, торопливо на ходу закуривая. Шустов, оказавшийся на его пути, смотрел напряженно.

— Чё-о? — спросил Андрейченко с вызовом и недоумением. — Не стой остолопом, а давай за мной.

— Да, прошерстить кедровник, — сказал Аверьянов.

— А туда? — спросил Семенов в синей куртке, указывая на Покосы и сопки, наполовину скрытые туманом, за пустыми обширными полянами.

— Вряд ли, — ответил Аверьянов.

— Конечно, в кедровник, — согласился Круглов, бросая взгляд на носилки, словно там уже мог вновь очутиться труп эвенка.

— Ты сперва обуйся, Борис! — воскликнул второй лесник с коротким смешком.

Аверьянов посмотрел вниз. Носки его уже напитались весенней влагой. Вернувшись в зимовье, он начал искать запасные портянки, но сообразил, что их нет, сам вчера перевязывал дурную башку эвенка Мальчакитова. «Как же он встал? — бормотал он, натягивая сапоги на ноги в мокрых носках. — Как поднялся?» Оглянулся на вошедшего Круглова. Тот пришел за выцветшей брезентовой штормовкой.

— Вы же пульс проверяли?

Круглов взглянул на него, молча взял куртку и, надевая ее, вышел. Аверьянов взял со стола пачку папирос, спички и поспешил за ним, но приостановился, вспомнив о «Карате». Вообще связь по «Карату» была неустойчивой в долине. Для хорошей связи надо было забираться на сопку. Но если путь преграждала сопка повыше, то и это было бесполезно. Поэтому обычно «Карат» в полевые не брали. К чему лишняя тяжесть? Выдавали эту рацию только лесопожарным сторожам на вышку. С горы Бедного Света, как ее окрестил Шустов, встретивший там в зимовьюшке прошлой осенью первый ночной снег, был виден поселок в долине, и связь получалась устойчивой. Поколебавшись, Аверьянов все-таки взял «Карат» в кожаном чехле, повесил его на плечо.

Лесники, лесничие и милицейские со следователем, все семеро рассыпались по молодому кедровнику, подступавшему к зимовью и Покосам со стороны небольшой гряды. Шустов иногда видел среди красновато-сизых стволов и зеленых пушистых веток фигуры и лица. Сам он шел справа от Андрейченко. С другой стороны шагал метрах в пятнадцати Семенов. Под ногами расстилались серые причудливые мхи.

Вскоре Шустов заметил в дымке среди стволов словно бы повисшие в воздухе кровавые крупные капли. Он даже запнулся и следующий шаг сделал с трудом, оглянувшись на фигуру лесничего в стороне. Еще через несколько шагов он сообразил, что это розовые цветы на голых ветках. Куст багульника он обходил все же с некоторой опаской, что ли… Рододендрон, — вот как он называется… Шустов оглянулся и поймал взгляд Андрейченко в плаще и с ружьем. Ему стало не по себе почему-то.

В другом месте Шустов заметил сгорбившуюся фигуру… коричневую… Это был трухлявый пень.

В самом деле, где Тунгус?

Земля начала повышаться. Они поднимались на невысокую гряду. Среди кедров серели камни, валуны. С противным криком полетела кедровка. Туман не рассеивался. Накрапывал дождь.

— Да не полезет он сюда, — сказал Андрейченко, сближаясь с Шустовым. — Силы не те. Давай, соответствующе, покурим.

Они закурили. По вороненой стали ружья стекали капельки влаги. Шустов невольно следил за ними.

— Но был мертв, — словно бы самому себе отвечал Андрейченко. — И вдруг ожил. Во лбу дырка с яблоко.

Шустов молчал.

— Надо возвращаться! — закричал вдруг Андрейченко, и Шустов, вздрогнув, посмотрел на него.

Кричал он появившемуся среди скал Аверьянову. Крик его как-то странно вяз, звучал, словно в пустой комнате, обложенной ватой. Но Аверьянов вроде бы услышал. Постоял, глядя на скалы, повернулся и пошел к ним. Тоже закурил, дунув в бумажный мундштук папиросы и смяв его потом гармошкой.

— Откуда у него силенки-то? Сюда переть? — спросил Андрейченко. — Сам помаракуй, Борь. У него дырка была, соответствующе, с яблоко.

— Дырка… это ладно, — проговорил Аверьянов, рассматривая большую ладонь. — Пуля, может, и не в голове, а тирком прошла, оглушила. А вот пульс, пульса не было. Следак этот щупал. Не было. Не мог же ошибиться, соврать, повидал, наверняка, трупаков.