Рут Швайкерт - Закрыв глаза

В последние десять лет у нее уже не было причин пить. Все причины она по собственной воле вытравила, устранила их с помощью снотворного и психотропных средств, вытеснила рогипнолом, халдолом и лексотанилом, просто для того, чтобы спокойно жить дальше.

Алекс, наоборот, иногда пила риталин, перекупая его у одного янки, который получал риталин по рецепту. Только риталин мог вырвать ее из объятий заслуженного сна, которому предавались все отцы и матери, в изнеможении валясь в постель в десять часов вечера. Риталин оставлял ее наедине с незаконченными картинами и с мертвой тишиной ночи, заставлявшей ее работать. «За одну-единственную удачную картину, – иногда думала она, – я ведь, не раздумывая, (да еще с каким дебильным, никому не нужным пафосом), отдаю год жизни». (Бесчисленные сигареты, которые она выкуривала, пока писала, наверняка давно уже сократили среднестатистическую продолжительность ее жизни на несколько лет.)

Дорис еще с детства нравилось море на почтовых открытках, бескрайнее, навсегда запечатленное за какую-то долю секунды.

Первый час все шел и шел, секунда за секундой убегали, а она следила за ними по громко тикающим кухонным часам, сидя на полу, прислонившись к больно обжигающей спину батарее отопления.

Она существовала.

Бог вдувал ей свое дыхание через нос, потом – через рот.

Она решила не принимать больше таблеток, раз они ей сейчас не помогают.

Когда она проснулась, в висках стучало, разбитая бутылка из-под базельбитерской вишневой наливки валялась на полу. Приняв холодный душ, она покорно предалась ходу повседневных занятий, которые изо дня в день выполняла в течение десятилетий. С утра в понедельник она выставляла за двери мешок с отходами, а после обеда отправлялась в магазин за продуктами, во вторник с пяти до семи вечера, когда действовал льготный тариф, она садилась в непосредственной близости от телефона в нетопленом кабинете, потому что иногда ей звонила Алекс, в среду вечером она пела в хоре, по четвергам снова шла за продуктами, а потом, ночью, когда было дешевое электричество, бросала в стиральную машину свою дешевую одежду, в пятницу ела рыбные палочки, поливая их лимонным концентратом из пластиковой бутылки, в субботу пекла закрытый яблочный пирог с корицей и в воскресенье угощала им сыновей, которые время от времени забегали к ней со своими красивыми, изучающими психологию подружками, чтобы забрать чистое белье и оставить грязное, свалив его кучей на пол в кухне.

"Каждый шаг давался Дорис с трудом, артрит в обоих коленных суставах и наследственное расширение вен определяли ритм ее повседневной жизни. Проснувшись, она поливала ноги холодным душем, от ступней вверх, в направлении сердца. После этого надевала на тощие, обтянутые тонкой кожей ноги лечебные резиновые чулки и варила кофе. Позже приходили рабочие – кровельщики, маляры, сантехники, и еще – какие-то чиновники из Армии Спасения, которые требовали плату за утилизацию изъеденного жучком ящика для рукоделия, за поцарапанный буфет, все золоченые ключики от которого были давно потеряны. Рабочие срывали паласы, циклевали в гостиной паркет, заново красили стены, перекрывали крышу, вынимали из-под нее всякий хлам.

Хайнрих, как она сама утверждала, великодушно позволил ей отремонтировать дом за его счет. Все свои девичьи сбережения, а также скромную пенсию Дорис потратила на то, чтобы заменить все матрасы, на которых, как заранее можно было предположить, никто в последующие годы не будет спать (Алекс вбила себе в голову, что если она хоть раз поспит в родительском доме, то наутро проснется снова беспомощным ребенком) и уж подавно не будет заниматься любовью с самим собой после обеда в те ослепительно солнечные воскресные дни, как это делали здесь подрастающие дети тысячу лет назад за закрытыми дверьми, в которые Дорис понапрасну стучалась.

Для мальчиков, Дорис знала, это было совершенно нормально.

Она развернула пакет.

«Какая прелесть! Ты что, и вправду даришь это мне?»

На гербовой пластине изображен был святой Мартин, разрубающий мечом собственный плащ.

«Я получил это позавчера в качестве награды за то, что сто раз сдавал кровь в течение пятидесяти лет, ни единого раза не пропустил», – сказал Хайнрих и принялся разглядывать шестиугольные красные плитки на полу, словно видел их впервые в жизни. Кое-где на бетонных плитках виднелись щербинки, и впервые в жизни он увидел, как этот пол пошатнулся у него под ногами, а ведь, кажется, только позавчера по нему ползали его дети, а вечером тянули к нему ручонки; дети, которые в свой день рождения теперь ограничивались только телефонным звонком, чтобы поблагодарить за тысячефранковую купюру, которую он им, как всегда, отправляет по почте. К ней он прилагал почтовую карточку с сердечными пожеланиями.