Калеб Ансон - Закрыв глаза

«Закрыв глаза»

«Бытие человека загадочно, и эта загадочность весьма похожа на бессмыслие »

Максим Горький

I

Восходила заря, пробиваясь сквозь порождения города, заливая улицы и здания своим багровым оттенком, который смешивался с дымом заводов и транспорта, все это становилось похожим на тучи из иллювия, будто куски мокрой грязи, зависшие в небе. Из этих небесных скоплений шёл проливной дождь, омывая своими мерзкими каплями мрачные лица людей, спешащих в никуда и стекая по их грязным, рабочим комбинезонам. Он ложился на убитый временем тротуар.

Лестничный пролёт: старая, дряхлая, когда-то чёрная дверь, с бесполезным замком и номер 37 на ней. Узкий коридор, в котором светилась тусклая лампа, дверь в туалет слева и вешалка справа от входа с потёртым от старости пальто, рабочим комбинезоном и двумя парами обуви; коридор вёл в спальную-гостиницу. Небольшая комната: стены в потёртых, когда-то бежевых обоях с какими-то узорами, которые уже не разобрать, большоe, с потрескавшейся кремовой рамой окно, возле которого у одной стены был старый диван, пружины которого уже вовсе повылетали, и из-за этого он стал походить на волнистое, кривое море, когда на него ляжешь; параллельно дивану стояла одноместная, обветшалая кровать из какого-то дерева, похожего на дуб. Старый, круглый, коричневый стол на котором хаотично валялись разные вещи, над столом была блестящая картина вождя в стеклянной, чистой рамке. Возле стола слева, стоял большой, прямоугольный телевизор, который постоянно передавал новости или точнее говорил о том, как людям в нашей стране замечательно живется. Под столом стоял недавно лакированный табурет из ничтожного пластика, от него шёл проход на кухню, представляющую собой барахлящий, белый холодильник, ржавый рукомойник, газовую плиту, ещё одно дырявое окно и маленький стол с двумя табуретами.

На часах было начало шестого. В комнату квартиры номер 37 залетали тусклые лучи солнца, разрываясь словно снаряды, красно-черным потоком красок, которые прорвались сквозь черные выделения города. Человек поднялся с дивана, вздрагивая или от холода, или из-за сна, который ему приснился; скорее всего от холода, так как его дряблые окна очень дико продувались. В комнате было мёрзло, и тихо посвистывали щели в окнах. За стеклом была видна осень, листья деревьев опали, смешавшись с дождем и грязью, превратились в мерзкую жижу под ногами людей, в остальном картина была та же, что и всегда: мрачный город, дождь и люди, с монотонной гримасой без каких либо эмоций, идущие на работу. Человек разбудил своего исхудалого, белокурогo сына, нужно было отправлять его в школу. В воскресенье особый день, с девяти часов до семнадцати проводятся всякие патриотические мероприятия. Нагрел сыну каши, сам решил не есть, одел синий комбинезон с белыми полосками и номером 1001861, взял документы и по лестничному пролету быстро отправился на выход. Миру явился худой невысокий мужчина сорока лет, с выцветающими чёрными волосам, морщинистым, маленьким лбом с бледной кожей, густыми бровями, бездонными глазными впадинами и зeлёными небольшими глазными яблоками в них. Под глазами были ужасающие синие потоки кожи – морщины от усталости; сопящий нос и выдавленная кривая улыбка, вокруг которой была редкая чёрная щетина по всему лицу. Перед его глазами предстала улица: серая, зловонная, однообразная городская даль, скрипели машины и топали люди, перед ним было огромное прямоугольное, серое здание с квадратными окнами, как и все здания в этой стране, собственно, как и его дом. Посредине небоскрёба висел огромный экран в котором диктор радостно говорил о успехах металлургов, и о победах на фронте мирового равноправия. Герой вдохнул ядовитый воздух и отправился на работу. Не спеша шёл, хлюпая по лужам в разбитой дороге, вокруг него шли сотни таких же рабочих, а в чёрном небе, на которое он посматривал, виднелись огромные цеппелины, которые пороздили черные облака в каком-то направлении. Человек ускорился и быстро добрался до метро, спустился по лестнице и вот уже стоял у перрона в ожидании вагона. Поток людей занёс его в вагон, поезд нещадно мчался, люди в нём тихо болтались, словно мясо в холодильных камерах. Через двадцать минут он поднимался по старой, светло коричневой лестнице из метро. Вдруг он наткнулся на товарища, тот настойчиво смотрел на экран, расположенный на небоскрёбе. Это был худой, высокий человек с острым лицом, вялыми глазами, такой же бледной кожей, как и у всех, не выделяющимися губами и густой щетиной. Он был похож на неудавшегося, пьющего поэта, но поэты вымерли, как бездельники, а он рабочий. Он был в старой, потертой шинели, а в руках у него были документы.