Олег Ермаков - Радуга и Вереск

— Да нет, я чисто с фотографической точки зрения. Раньше город был фотогеничнее, насколько это можно судить по тем снимкам.

— Но жить в нем вряд ли было удобно. Все эти канавы с нечистотами, навозная жижа… Если во дворе столько-то живности? Хотя эти данные не о горожанах вообще-то, а просто о среднем дворе смолянина.

— Зато теперь, вон, почти в каждом дворе авто, — сказал Косточкин.

— Все сидят на игле автокредитов. И прочих кредитов. Ты слышал, какой вой поднял Жирик, когда его подопечного назначили сюда губернатором?

— Нет, — признался Косточкин.

— Он закричал в какой-то программе: это же убита-а-я-а-а область! Мол, дайте другую, и мы покажем эффективность нашей партии.

— Мне кажется, — сказал Косточкин, — у нас сейчас беспартийная система.

Яна оглянулась на него с удивлением, убрала волосы с лица.

— На самом-то деле, — продолжал Косточкин. — Если подумать. Как в девятнадцатом веке.

Зазвучали позывные, но Косточкин снова не вынул трубку.

— Может, это клиент? — спросила Яна.

— Ну и что… Ладно. — Он посмотрел на дисплей мобильника и спрятал его. — Неизвестный номер.

— Так вот клиент и звонит… Это что за музыка? — с любопытством спросила она.

— Ричард Эшкрофт. «The Verve». Сначала они назывались «Verve», но оказалось, что уже есть такая группа в Америке, пришлось добавлять артикль. А они в Британии и не ведали про такую группу. Вообще их преследовал этот казус… дежавю. Они переиграли вещь «Роллингов» под названием «The Last Time», у них это стало «Горько-сладкой симфонией» с другими словами. И те сначала согласились, а как увидели, что вещь вознеслась в первые строчки хит-парадов, сдали назад и потребовали себе всю выручку, да еще и указать, кто автор на самом деле.

— Ой, какая бодяга, — ответила Яна.

— Ага, — согласился Косточкин.

Они остановились перед входом в башню. На стене никого не было в такую погоду. Косточкин невольно поежился, вспомнив, как считал здесь ребрами ступеньки.

— Меня вот тоже… преследует какое-то такое впечатление, — сказал он, — бывшего… уже случившегося…

— Ну, это тот же известный феномен, — ответила девушка. — Говорят, возникает при особенной интенсивности чувств и мыслей.

— Да не то, что вот это уже было, — сказал Косточкин. — А… ощущение какой-то другой жизни. Возможной. Хотя и то, о чем ты сказала, — тоже.

С виноватой улыбкой Косточкин притронулся к голове.

— Ох, не знаю, стоит ли туда подниматься? — забеспокоилась девушка. — А то будет… бриллиантовая рука-нога на свадьбу.

Косточкин заглянул в башню.

— Здесь кто-то поработал лопатой! — воскликнул он, и башня отозвалась гулко.

— Она с тобой заговорила, — сказала Яна.

— И я как-то не удивлен, — ответил Косточкин.

Яна тоже вошла в башню.

— Наверное, она нам жалуется, — сказала она, глядя на груду обгоревших бревен, засыпанных снегом, с торчащими бутылками и пивными банками.

— Кто ее поджег?

— Хм, да обычные недоумки, увы, их тут много… Смешно было, как на юбилей города начальство устроило флешмоб: живая стена. Шесть тысяч человек выстроились вдоль стены и тех участков, которые уже исчезли, и передавали эстафету: капсулу из нержавеющей стали с посланием потомкам, которую и замуровали. А вскрытие состоится аж в две тысячи шестьдесят третьем году, в очередной юбилей. Стас прав, лучше бы они сюда заглянули и разобрали это послание ! Говорят, уже решено замуровать вход в башню. Я уверена, что прямо с этим мусором и замуруют. Чтобы в две тысячи шестьдесят третьем году вскрыть торжественно с музыкой и речами. А сколько было спонсоров у этой акции! Стас перечислял, да я уже забыла.

— Шесть тысяч человек могли бы новую стену отстроить.

— Да просто наняли бы бригаду гастарбайтеров. Кстати, они и реконструировали стену. И вон, кирпичи уже высыпаются. Ох, бедный Аркадий Сергеевич, он себе места не находит, пишет петиции, статьи-воззвания, жалобы. Но денег на старую стену нет, сейчас родина занята возведением другой стены. Четыреста лет назад эта крепость была ожерельем Годунова, а у нынешних царей — вон какое ожерелье. А им хоть бы хны.

Косточкин достал фонарик из сумки, включил и посветил в ход, ведущий наверх. Да, лед был вроде бы сбит, хотя местами и не дочиста.

— Можно смело подниматься, — сказал он.

— Ау, башня, — проговорила Яна и дотронулась ладонью до кирпичей. — Ого, могильный холод даже сквозь перчатку.

— Здесь, наверное, вода стекала, — проговорил Косточкин. — А в другой башне я касался — сухая и даже как будто теплая.