Олег Ермаков - Радуга и Вереск

— Мне философия его, естественно, непонятна. А стихи и музыку — люблю.

— В смысле? — осторожно спросил Косточкин.

Она быстро взглянула на него и льдисто засмеялась, да взгляд ее глаз был серебрист и смех таков же, как будто льдинки звенели, тонкие, тончайшие.

— Ты, наверное, думаешь, что упустил такую группу или крутого рокера, Фэ Ницше? Ведь сейчас об этом и думаешь, да?

— Нет, — сказал Косточкин, понимая, что на самом деле происходит что-то в высшей степени необыкновенное. Действительность явно искажается или, наоборот, приходит в себя и только такой и должна быть.

— Ницше писал музыку, — сжалилась над ним Яна.

— Молодец, — ответил спокойно Косточкин.

И Яна рассмеялась.

— Ты любишь старперский рок? — спросил Косточкин.

Она сморщила нос и ответила, отрицательно качая головой:

— Нет. А ты?

— Нет.

Они посмотрели друг на друга и засмеялись.

— Но… — протянула Яна.

— Да… — отозвался Косточкин, — вот именно… Просто у меня родители фанаты Джаггера и прочей камарильи. Пришлось и всех этих старперов усвоить. А сейчас мне нравятся «Зе Верве», туареги «Пустынные»… А что любишь ты?

— Я?.. Ну-у… «Мюм» из Исландии… «Шнайдер ТМ», ну, конечно, Брайана Ино.

— Электроника? Эмбиент?.. — Косточкин не мог скрыть разочарования.

Яна внимательно на него поглядела.

— Что не так?..

— Да нет…

Яна улыбнулась.

— Как будто вам змею гремучую в двадцать жал двухметроворостую подсунули.

— Ну это как… фотошоп сплошной.

— Интересное сравнение.

— Хотя сразу «Сияние» вспоминается… Или «Заводной апельсин»… Кстати, у меня был один приятель, оторва, любитель классики, даже меня пытался приобщить.

— И как?

— Не отделаться от старой шутки про похороны очередного генсека.

— А мне вот музыка Ницше нравится. Или Чюрлениса.

— Тоже философ?

— Кто? Чюрленис? — изумленно спросила Яна.

— Да, — ответил, оробев, Косточкин.

— Философ, — сказала Яна, чуть нахмурившись. — Философ цвета. Еще и музыки. Как и музыкант цвета… А вы, москвичи, странные, — не удержалась она от реплики.

— Я бы уточнил: фотографы, — ответил со вздохом Косточкин.

— Стоп, — сказала Яна, оглядываясь. — Вот где-то примерно здесь и был дом купца Кубышкина. — Она сверилась со схемой.

— Эта фамилия, как реактивная ракета… точнее, кротовый ход в пространстве-времени, — заметил Косточкин. — От Брайана Ино к Кубышкину.

Яна взглянула на него и азартно ответила, что тем-то ей и нравится эмбиент и вообще хорошая электроника: это музыка времени, в ней оно пульсирует. Косточкин напомнил, что в субмарине-то звучала старперская «Желтая подлодка».

— Ну, это уже сестренкины причуды, то есть племянницы… А ее папенька только старый рок-н-ролл и почитает за музыку.

— Не мог бы и подумать, что он входил в клуб этот… Охлопьева.

— Здесь — поворот на сто восемьдесят, — сказала Яна. — И бодро назад.

— Как назад? — испугался Косточкин.

— Так на схеме… не знаю.

— Петля… Кайсанова?.. Надеюсь, не суицид? Или «царская милость»?

— Как герой может погибнуть в самом начале?

Они повернули обратно и снова пошли вдоль стены к несуществующим Днепровским воротам, но уже по другой стороне дороги. Яна говорила, что да, Стас был вхож в этот клуб, его туда привел сокурсник, сын Охлопьева, который был отчислен на третьем курсе из-за выявившейся шизофрении. Все было прекрасно. Стас у них отвечал за польский вопрос, делал доклады по Мицкевичу, Чеславу Милошу… Он знает польский и стихи читал по-польски, а потом перевод. Это очень ценилось толедцами.

— Теперь поворот на Большую Советскую и вверх на санях с кучером Кубышкиных, — объявила Яна, и они пошли вверх по шумной улице.

Слева в тумане плыла громада собора с серыми куполами и золотыми луковицами. Внизу темнела фигура Кутузова. Косточкин любил фотографировать памятники. Наведя объектив, он сделал пару кадров и сказал, что коллекционирует памятники… в них есть какая-то тайная жизнь.

— Как в «Каменном госте», — ответила Яна.

— Или в «Нильсе и гусях», — сказал Косточкин.

— Мультфильм смотрели? — поинтересовалась Яна.

Косточкин ответил, что и мультик, конечно, но, наверное, и книжку читал…

— Или родичи читали, — добавил он. — У меня сложилось впечатление, что вообще-то Аркадий Сергеевич… недолюбливает поляков.

Яна кивнула.

— О, да. Это его пунктик. И выскочил он чертиком из табакерки.

— Как?

— А вот так. Приехал один наш дальний родственник из Вроцлава, на беду очень хороший гитарист, рыжий Патрик, профессиональный музыкант, как и жена Охлопьева… — Яна посмотрела на Косточкина и озадаченно проговорила: — Но… это уже в некотором роде семейные дела?..