Олег Ермаков - Радуга и Вереск

И тут Николаус услыхал топот. По дороге кто-то скакал, но отсюда ему приближающиеся всадники не были видны… И вдруг они появились. Но ехали не по дороге, а прямо по снежному полю. Николаус перевел судорожно дыхание… И возглас радости и удивления вырвался из его глотки.

За спинами всадников трепетали в морозном свете орлиные перья! Это были гусары Короны. Они двигались по полю как видения, призраки. Николаус снова крикнул, взмахнул рукой. Но всадники уже его увидели и взяли левее.

И вскоре гусары в накинутых меховых накидках и меховых шапках, в панцирях, с палашами и саблями, на фыркающих, укрытых шкурами лошадях грозно окружили Вржосека, похожего на бродягу, шиша с багровым рубцом через все лицо, в прожженном кафтане, в окровавленной шапке.

— А ну, адказвай хутка, хто такі? [243] А ну, отвечай быстро, кто таков? ( бел .) — гаркнул седоусый высокий гусар в рысьей шапке.

— Я Вржосек, пан Вржосек герба Вржос, — отвечал по-польски Николаус, — товарищ панцирной хоругви из замка.

Возглас удивления послышался среди рыцарей.

— Что же твоя милость делает здесь? — спросил седоусый.

Николаус отвечал. Гусары слушали внимательно. Вдруг кто-то тронул его за плечо, Николаус обернулся. Гусар протягивал ему флягу.

— Выпей водки, пан.

Хлебный огонь ожег глотку и загорелся в животе Николауса.

— А кто были те люди на холме? — спросил тот же седоусый рыцарь.

Николаус сказал. Гусары захотели поехать туда и посчитаться, но седоусый рыцарь поднял руку.

— Спокойно, паны!.. Нам надлежит позаботиться о другом. Не с селянами воевать, а прорваться в замок или вернуться к гетману Гонсевскому.

Теперь последовали объяснения гусар. Оказалось, что под Красным на западе от Smolenscium’а уже стоит войско пана гетмана Гонсевского. И вчера большой отряд пошел на прорыв в замок для помощи осажденным. Часть отряда вошла в город, многие погибли, а другие вынуждены были отступить.

— И мы здесь заблудились, — признался пан полковник Немирович. — Из деревни, куда мы въехали вечером, все жители сбежали… Ладно, хоть корм лошадям был. В какой стороне замок?

— Там, — сказал Николаус.

Пан Немирович тяжело повернулся, посмотрел, привставая в стременах. Потом обернулся в другую сторону и спросил, куда уходит дорога.

— На Москву, — ответил Николаус.

— А что там? — спросил пан Немирович, указывая булавой между холмов.

— Борисфен, пан Немирович, — объяснил Николаус, чувствуя, что водка ударила в голову.

— Что же нам делать?.. — раздумчиво произнес пан Немирович.

— Идти на Смоленск, — ответил, не задумываясь, Николаус, озирая гусар.

Гусар было около тридцати.

— Но там нас и ждет Шеин, — возразил кто-то.

— Перед Жаворонковой горой надо свернуть, — сказал Николаус. — И обходить Девичью гору и Покровскую стороной, лесами, и выйти на дорогу до Красного.

— Тебе, пан Вржосек, ведомо, где? — спросил синеглазый гусар с квадратным лицом, обрамленным курчавой русой бородкой.

— Да, мы кружили здесь в разъездах.

— А конь твой, пан, гляжу, на ладан дышит, — сказал краснолицый тучный гусар с черными густыми усами.

Николаус посмотрел на саврасого. Тот еле стоял.

— Но у меня есть кобыла погибшего товарища, — продолжал краснолицый. — Хотя я ее берег на замену своему рысаку, что тоже утомился таскать по снегам такую тушу… Да уж забирай, пан товарищ панцирной хоругви. Есть у нас еще две пустые кобылы, да те похуже, в деревне взяли.

И он указал на соловую кобылу, почти красновато-желтую, со светлой гривой и светлым хвостом. Николаус отвязал переметную суму, достал оба пистоля, взял чекан. Привязав суму к седлу соловой кобылы, а один пистоль сунув за кушак, так как в одной кобуре уже торчала рукоять пистоля, а другой вогнав в пустую кобуру, Николаус подошел к саврасому.

— Застрели его, пан! — посоветовал кто-то.

Николаус протянул руку, погладил морду саврасого… повернулся и, дойдя до соловой кобылы, сел на нее.

Гусары тронулись по дороге. Саврасый один остался посреди слепящих снегов. Николаус жадно ел на ходу мерзлый хлеб, рвал крепкими зубами солонину и отмеривал небольшие глотки водки. И еще никогда жизнь не казалась ему такой невероятной, несбыточной — и все-таки сбывшейся, сбывающейся прямо сейчас.

И много позже, много лет спустя те дни голубых сугробов и представлялись ему миниатюрами драгоценной книги, утерянными, правда, ведь летопись не была доведена до конца, обрывалась на сказании игумена Даниила, ходившего от Царьграда в Иерусалим…