Теперь, как мне кажется, я начал понимать чуть больше. Те проблемы, на решение которых мой тесть тратил свое рабочее время, выглядели примерно так: как без лишнего шума произвести достаточное количество электроэнергии для питания передатчика, установленного на заброшенной французской ферме, к которой не подведено электричество. По вечерам он возвращался в Финчли, [28] С 1965 г. пригород в северной части Большого Лондона; во время Второй мировой — примерно то же самое, что для Москвы Мытищи.
в свои меблированные комнаты, к унылому военному ужину, а по выходным навещал родителей в Кобэме. [29] Один из двух крошечных городков — либо в Кенте (к юго-востоку от Лондона), либо в Серрее (к юго-западу).
В конце войны — период ухаживания, с визитами в синематограф и воскресными прогулками по Чилтернским холмам. Поставьте против этого жизнь сержанта-пехотинца: насильственное отлучение от родных мест, скука вперемешку со страшными стрессами, насильственная смерть и жуткие раны близких друзей, ни частной жизни, ни женщин, плюс нерегулярные вести из дому. Пока он с ноющей рукой медленно продвигался на восток через Бельгию, перспектива размеренной жизни, сколь угодно стесненной и заурядной, должна была приобрести в его глазах очарование, совершенно незнакомое моему будущему тестю.
Понять не значит принять, и я всегда твердо знал про этих двоих, на чьем месте я сам хотел бы оказаться во время войны. Молодая чета прибыла в приморский итальянский городок Леричи в середине июня. Разруха и хаос, царившие в послевоенной Европе, особенно на севере Франции и в Италии, поразили их. Они предложили свои услуги упаковочному пункту Красного Креста на окраине города в качестве волонтеров на полтора месяца. Работа была тяжелая и нудная, и время тянулось медленно. Люди вокруг были изможденные, каждый думал только о том, как прожить еще один день, и никому, по всей видимости, не было дела до того, что у этой пары медовый месяц. Непосредственный начальник, «il capo», откровенно к ним цеплялся. К британцам он испытывал явную неприязнь, причины которой не хотел обсуждать из гордости. Поселились они у синьора и синьоры Мазукко, которые до сих пор оплакивали двоих своих сыновей, убитых в течение одной и той же недели, в пятидесяти милях один от другого, прямо перед тем, как Италия подписала акт о капитуляции. Других детей у них не было. Время от времени по ночам чету англичан будили доносящиеся снизу рыдания стариков-родителей: те никак не могли смириться со своим горем.
Пищевой рацион — по крайней мере, на бумаге — был вполне приемлемым, но коррупция на местном уровне сводила его к минимуму. У Бернарда развилось какое-то кожное заболевание, которое постепенно расползлось с рук на шею и далее на лицо. К Джун приставали практически ежедневно, несмотря на медное колечко от занавески, которое она специально носила на пальце. Мужчины постоянно вставали к ней слишком близко, или терлись о нее, проходя мимо в полумраке упаковочного ангара, или старались ущипнуть ее за зад или за руку пониже локтя. Проблема, по словам других женщин, заключалась в том, что у нее светлые волосы.
Тремейны могли отказаться от работы в любое время, но они выдержали весь срок. Этакая маленькая епитимья за то, что они оба слишком спокойно пережили войну. Сказался и свойственный им идеализм: они «боролись за мир» и помогали «строить новую Европу». Но отъезд их из Леричи вышел довольно скомканным. Никто и не заметил, что они уехали. Скорбящие итальянцы собрались у одра умирающего старика на верхнем этаже, и дом был полон родственников. Пункт Красного Креста был поглощен скандалом, связанным с растратой средств. Бернард и Джун ускользнули до рассвета, в самом начале августа, на шоссе, чтобы дождаться автобуса, который увезет их на север, в Геную. Они стояли в предутренних сумерках, подавленные, едва перемолвившись между собой парой слов; впрочем, их беспокойство насчет личного вклада в дело становления новой Европы, пожалуй, сошло бы на нет, если бы они знали, что уже успели зачать своего первого ребенка, дочь, мою жену, которая в один прекрасный день сумеет дать хороший бой за место в Европейском парламенте.
Они ехали автобусом и поездом на запад, через Прованс, через грозы и набухшие от ливней реки. В Арле они встретились с французским правительственным чиновником, который довез их до Лодева в Лангедоке. Он сказал, что, если через неделю они зайдут к нему в офис, он захватит их с собой в Бордо. Небо расчистилось, в Англии их ждали только через две недели, и они решили отправиться в небольшое пешее путешествие.
Читать дальше