Иэн Макюэн - Черные собаки

Но для начала нужно было вернуться немного назад, через рощицу, в Ла-Вакери. Есть некое простое удовольствие в том, чтобы входить в деревню на своих двоих и покидать ее тем же манером. Тогда какое-то время можно тешить себя иллюзией, что, в отличие от остальных людей, чья жизнь вертится вокруг дома, работы и социальных связей, ты самодостаточен и свободен и не обременен ни собственностью, ни обязательствами. Этого великолепного чувства легкости никак не достичь, если ты проезжаешь сквозь деревню на машине, встроившись в транспортный поток. Я решил не заглядывать в бар ради чашечки кофе и сделал остановку только для того, чтобы пристальнее рассмотреть попавшийся по дороге памятник и переписать в блокнот выбитую на постаменте легенду.

Из деревни я вышел по боковой дороге и вскоре свернул с нее на север по живописному проселку, который ведет к Горж. В первый раз с самого момента прибытия на душе у меня было легко, и я чувствовал, что моя былая любовь к этой пустынной части Франции возродилась в полной мере. Навязчивая песенка извечной ссоры между Джун и Бернардом начала затихать. А вместе с ней и беспокойное возбуждение, оставшееся от Берлина; было такое впечатление, будто многочисленные крохотные мышцы у меня на шее понемногу расслабляются и по мере того, как это происходит, во мне открывается обширное и тихое пространство, как раз под стать широким просторам, раскинувшимся вокруг. Как обычно бывает со мной в моменты счастья, я подумал о том, как складно все выстроилось в моей жизни начиная с восьми лет и до Майданека, и еще раз напомнил себе, как мне повезло. В тысяче миль отсюда, в одном из миллиона домов или неподалеку от него, были Дженни и четверо наших детей, мое племя. Мне есть о ком заботиться, жизнь моя стабильна и благополучна.

Дорога была ровной, и я шел размеренным, широким шагом. План будущей книги начал понемногу вырисовываться передо мной. Я думал о работе, о том, как реорганизовать свой офис, чтобы людям удобнее было в нем работать. Вот такого рода планы и крутились у меня в голове всю дорогу до Сан-Морис.

В деревню я вошел все в том же состоянии тихой самодостаточности. Я выпил пива на террасе «Отель де Тильёль», может быть, даже за тем же столиком, за которым когда-то чета молодоженов слушала рассказанную мэром историю. Я снял на ночь комнату, а потом отправился за полтора километра — или около того — к дольмену. Для того чтобы выиграть время, пошел я по дороге. В нескольких сотнях метров справа от меня шел край ущелья, скрытый за небольшим подъемом, слева и впереди расстилался суровый ландшафт нагорья, твердая, спекшаяся почва, полынь, телеграфные столбы. Пройдя мимо заброшенного хутора Ля Прюнаред, я свернул на песчаную тропинку и через пять минут вышел к дольмену. Я снял рюкзак, сел на огромную каменную плиту и начал чистить апельсин. Камень успел даже слегка нагреться на послеполуденном солнышке. По пути сюда я сознательно держал голову чистой от каких бы то ни было намерений, но теперь, когда я пришел сюда, они обозначились вполне отчетливо. Вместо того чтобы оставаться пассивной жертвой одолевавших меня голосов, я решил взяться за них всерьез, воссоздать из небытия сидящих здесь, на камне, Бернарда и Джун; вот они режут колбасу, ломают черствый хлеб и собираются отправиться на ту сторону долины за своим будущим. Причаститься оптимизма, свойственного их поколению, рассмотреть на свет первые сомнения Джун накануне достопамятной встречи. Мне хотелось застать их влюбленными друг в друга, до того, как началась их пожизненная ссора.

Однако пять часов пути прочистили меня насквозь. Я был собран, целеустремлен и не в настроении общаться с призраками. В голове у меня по-прежнему вертелись мои собственные проекты и планы. И никакой власти духи больше надо мной не имели. Голоса и впрямь растаяли; я остался один. Справа от меня низкое ноябрьское солнце расчертило светотенью морщинистую поверхность далекого утеса. И ничего мне было не нужно, кроме собственного радостного чувства от созерцания этих мест, от воспоминаний о семейных пикниках, которые мы устраивали здесь с детьми и с Бернардом, а большая каменная плита служила нам столом.

Я съел оба апельсина и вытер руки о рубашку, как школьник. Я хотел было вернуться обратно по тропинке, идущей вдоль края ущелья, но за время, прошедшее с тех пор, как я в последний раз приходил сюда, она успела зарасти колючим кустарником. И через сто метров мне пришлось повернуть обратно. Мне показалось, что все у меня под контролем, и вот на тебе, незамедлительное опровержение. Но я успокоил себя мыслью о том, что именно этой тропинкой и воспользовались в тот вечер Бернард и Джун. Это их дорога, а у меня своя — до старого хутора и дальше по дороге; и если уж делать из заросшей тропинки символ, данная интерпретация устраивала меня куда больше.