Иэн Макюэн - Черные собаки

«Чушь! — шептал мне в другое ухо Бернард. — Мир, который открывает нам наука, светел и полон чудес. Нет нужды выдумывать Бога только потому, что мы не понимаем его от начала и до конца. А мы ведь только в самом начале пути!»

«Как ты думаешь, слышал бы ты меня сейчас, если бы какая-то часть меня не осталась здесь, в этом мире?»

«Мальчик мой, ты ровным счетом ничего не слышишь. Ты выдумал нас обоих, отталкиваясь от того, что ты про нас знаешь. Здесь нет никого, кроме тебя».

«Здесь Бог, — сказала Джун, — и здесь Дьявол».

«Ну, если Дьявол — это я, — заметил Бернард, — тогда мир — совсем не плохое место».

«Истинным мерилом того зла, которое несет в себе Бернард, является степень его простодушия. Ты же был в Берлине, Джереми. Ты сам видел, сколько горя он и ему подобные способны принести людям во имя прогресса».

«Ох уж эти мне жалкие монотеисты! Мелочность, нетерпимость, невежество, жестокость, которую они всегда были готовы спустить с цепи, в полной уверенности…»

«Бог любит нас, и он простит Бернарда…»

«Благодарю покорно, любить мы способны и без Божьего участия. С каким же все-таки потрясающим нахальством христиане присвоили это слово!»

Голоса явно решили обосноваться здесь надолго, они были неотвязны и уже начали мне надоедать. На следующий день, когда я подрезал в саду персиковые деревья, Джун сказала, что дерево, над которым я в тот момент трудился, со всей его красотой есть творение Божье. Бернард сказал, что мы слишком много знаем об эволюции этого конкретного вида, да и других видов тоже, и потому гипотеза божественного происхождения нам более не требуется. Аргументы и контраргументы крутились волчком, пока я колол дрова, прочищал сточные канавы и подметал в комнатах. От этого зуда в ушах невозможно было отделаться. Он длился даже тогда, когда мне удавалось отвлечься. Если я принимался слушать, ничего нового они не сообщали. Всякое утверждение отрицало предыдущее и, в свою очередь, отрицалось последующим. Это был спор, нейтрализующий сам себя, умножение нулей, и я был не в состоянии положить ему конец. Когда я переделал всю работу и разложил материалы для книги на кухонном столе, мои тесть и теща вели спор на повышенных тонах.

Я попытался вмешаться:

— Послушайте, вы оба! Вы находитесь в параллельных измерениях, вне зоны компетенции друг друга. В задачи науки не входит доказывать существование или отсутствие Бога, а измерение Вселенной не имеет отношения к духовным поискам.

В ответ — озадаченное молчание. Мне показалось, они ждут, что я скажу дальше. А потом я услышал, как Бернард тихо сказал (или это я заставил его сказать), обращаясь к Джун, а не ко мне: «Все это, конечно же, очень интересно. Однако Церковь всегда старалась поставить науку под свой контроль. Всю систему знания, если уж на то пошло. Взять хотя бы случай Галилея…»

И Джун тут же перебила его: «А не Церковь ли в течение целых столетий в одиночку поддерживала в Европе какую бы то ни было ученость? Помнишь того человека, который, когда мы в 1954 году приехали в Клюни, провел нас по библиотеке?..»

Когда я позвонил домой и пожаловался Дженни, что я, должно быть, схожу с ума, она с радостной готовностью отказалась меня утешать.

— Ты же так хотел узнать о них побольше! Ты их упрашивал, ты их обхаживал. Вот и получил, что хотел, вместе с их разборками и всем прочим.

Она пришла в себя после второго по счету приступа смеха и спросила, почему я не записываю все, что они говорят.

— Смысла нет. Они талдычат одно и то же.

— А я тебе что говорила? Но ты же не слушаешь. Разворошил муравейник, вот тебя и наказали.

— Кто?

— Это ты у матушки моей спроси.

В самом начале очередного ясного дня, вскорости после завтрака, я забросил все дела, отодвинул подальше все свои умствования и с роскошным чувством прогульщика надел дорожные башмаки, отыскал крупномасштабную карту местности и сунул в рюкзак флягу с водой и пару апельсинов.

Я пошел по тропинке, которая начинается сразу за bergerie и ведет на север по-над сухой лощиной, через рощи каменного дуба и, прежде чем подняться на плато, выписывает зигзаги у подножия массивного утеса Па де ль'Азе. Если идти хорошим шагом, то через полчаса я уже буду стоять наверху, на Косс де Ларзак, где сквозь сосны сквозит прохладный бриз и открывается вид на Пик де Вису, за которым примерно в шестидесяти километрах южнее сияет серебряная заноза Средиземного моря. Я пошел по песчаной тропинке через сосновые рощи, мимо известняковых выходов, из которых дождь и ветер вырезали подобие древних руин, а потом — на открытую пустошь, которая поднимается вверх к Бержери де Тедена. Оттуда видно все плато, через которое до деревни Сан-Морис-де-Наваселль можно дойти за несколько часов. От деревни километрах в полутора — огромная расщелина Горж де Вис. И где-то там, если взять чуть влево, на самом краю ущелья стоит дольмен де ла Прюнаред.