Макар Троичанин - Кто ищет, тот всегда найдёт

Стремительно темнело. Солнце давно уже скатилось к новогоднему столу, часы безжалостно утверждали, что продрых я почти четыре часа, а всё равно не опамятовался. Вот нализался, алкаш недоделанный! Надо было, однако, как-то вставать, пересилить себя, чего я никогда не умел, восстанавливать подкошенное здоровьице. Вечером предстоит визит к Жукову, и надо если не дойти, то доползти до больницы обязательно. А потом — новогодний сабантуй. Но больше я пить ни за какие шиши не буду, не заставите, друзья-однополчане, дудки! Моё слово — кремень: сказал, а там видно будет. Да наши и настаивать не будут, сами вылакают всё в счёт и без счёта. По первому тосту — все дружно разом, вторую, торопясь, почти следом, а потом кто по команде, редко кто с пропуском, а многие и внеочерёдно с застольными дружками. Через полчаса придётся выставлять заначку, а через час за столом останутся одни алкогольные гиганты да женщины, поющие вразнобой и тоскливо про кудрявую рябину.

Однако кое-как поднялся, кое-как сбросил изрядно помятую обнову, кое-как утвердился за столом и опытной дрожащей рукой набулькал полстакана лекарственного плодово-ягодного первача. Из теории и трёпа других хорошо усвоил, что лучшим средством для восстановления временно утраченного здоровья после жесточайшего запоя является опохмелка. Теперь предстояло проверить на практике. Поднёс микстуру к противной морде, нечаянно вдохнул сивушный аромат, забыв наставления о том, что лечиться надо с зажатым дыханием, и чуть не дополнил стакан содержимым желудка. Повторять процедуру не хотелось, пришлось вылить драгоценное снадобье в помойное ведро и заменить обыкновенной водой. Попил, полежал, подумал о смысле жизни, о превратностях судьбы, пожалел всё человечество — куда оно катится, спиваясь? — пожалел и себя, самого дорогого и достойного индивидуума, сначала нелицеприятно оценив поведение оного, потом критически, отнеся большую часть вины на нездоровое окружающее общество и, окончательно пожалев духовного урода, собрал остатки сильной воли и окончательно поднялся, окончательно решив начать жить по-новому.

Облачился в привычное старьё, сунул ноги в модные зимой валенки, побродил, тренируя вестибулярный аппарат, по пенальчику — ничего не свалил и сам не рухнул. Вышел во двор, глубоко и освобождённо вдохнул приличную порцию по-настоящему целительного морозного воздуха, помигал ярчайшим звёздам, растянув хлебало в идиотской улыбке, и понял, что не всё потеряно и с резвым началом жить по-новому можно и повременить, а пока надо успеть сделать одно важнецкое и неотложное дельце.

А оно, к сожалению, не выгорело. Ну почему у меня всегда так: настроишься, нацелишься, напружинишься — бац! — и мимо: или осечка, или сорвалось. Когда подгрёб к конторе, дверь, по закону вредности, естественно, оказалась запертой, и ни одно окно не светилось. Но и поверх намороженного низа ясно было видно, что ни столов, ни торта в камералке нет. Нацелился и — мимо! Так я и предполагал, надеясь на лучшее. Пошёл-побрёл, не солоно хлебавши, по пустынным замёрзшим улочкам, скрипя слежавшимся снегом, а когда набрал почти уличную температуру, околев донельзя, вернулся молодец-молодцом, лишь бы кто не задел, не шатнул ненароком. Не боись, дядя: мой выносливый организм прирождённого полевика-таёжника готов и не к таким встряскам, быстро восстанавливается. Не прошло и каких-то четырёх часов, как к девяти я уже как огурчик. Правда, слегка прокисший, но ещё не потерявший хруста. Пора собираться в больницу с дарами.

К десяти, как и задумал, с трудом причалил к входному отверстию «Скорой помощи», втягивающему увечных и немощных в больничное чрево. В одной руке трость и болтающаяся на рукоятке авоська с коньяком, то и дело лупящая по больной ноге, вторая верхняя конечность тоже занята бумажным конусообразным объёмистым свёртком.

— Приветик, — бодро поздоровался с цербершей в белом халате, выскочившей из дежурной каморки на грохот моего вторжения.

Вглядевшись, Верка заулыбалась, обрадовавшись возможности хоть как-то разнообразить тоскливое дежурство.

— Ба! А чё ты не на лошади?

— Бензин кончился, — не соврал я.

Она громко заржала, заменив лошадь, надеясь побазарить и убить время, которого по молодости и по глупости не ценила, в чём мне скоро пришлось убедиться.

— Трепанг беспозвоночный! — обозвала, прекратив ржание. — Чего припёрся?

Она, конечно, знала, чего — обязательная Ксюша не могла не предупредить, — но решила поиграть мной со скуки и от женского инстинктивного желания показать власть над приличным мужиком. Я это понимаю, но у меня нет ни единого желания отвлекаться на пустой трёп.