Бахыт Кенжеев: Младший брат

Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку (лат.)

В любом российском застолье, между прочим, непременно сыщется доброхот, который сообщит вам, что «Киндзмараули» было любимое вино Сталина, будто это прибавляет ему вкуса или крепости. (Прим. авт.)

О чем весь сыр-бор с этими «Лизунцами»? — спросит читатель. Были ли они вообще, и если были, то что из себя представляли? Черт его знает. Заграница, как уже было доказано Андреем, не существует, так что пресловутого западного издания я в глаза не видел. Была у меня как-то в руках затрепанная машинописная копия, да и ту я, будучи большим поклонником Андрея-стихотворца, читал невнимательно, а наутро ее и вовсе у меня отобрали. Остались в памяти какие-то отрывки, да и то несвязные.

А вот единственное включенное туда стихотворение, которое с текстом вовсе не вязалось, я запомнил и даже записал.

«Ну что, старик, пойдешь со мной? Я тоже человек ночной. Нырнем вдвоем из подворотни в густую городскую мглу — вздохнем спокойней и вольготней у магазина на углу. Одним горит в окошке свет, других голубят, третьих — нет. А нам с тобой искать корысти в протяжном ветре, вьюжном свисте, искать в карманах по рублю — я тоже музыку люблю. И тут опять вступает скрипка, как в старых Сашкиных стихах. Ты уверяешь: жизнь — ошибка, но промахнулся второпях. Метель непарными крылами шумит в разлуке снеговой. Я тоже начинал стихами, а кончу дракой ножевой».

Одних читателей книга смешила, других — оставляла в недоумении. — Ты так хочешь всех перехитрить,— критиковал брата Марк,— что выстрел получается холостой. Ну что такое твои «Лизунцы» — пародия на советскую власть? Для пародии слишком беззубо.

— Я просто повеселиться хотел,— щурился Андрей.

— Для шутки — слишком злобно,— парировал Марк.

Книгу все-таки заметили, даже почтили парой недоуменных рецензий в эмигрантской прессе. В конце концов разошелся и английский перевод, выпущенный, правда, не Фарраром, Страусом и Жиру, а небогатым университетским издательством. Как бы то ни было, но даже выход ее в «Рассвете» вскружил голову бедному автору. Всю весну он ходил, задрав нос, ронял в компаниях самые прозрачные намеки и в Литву уехал в лучезарном настроении, оставив в районном отделении милиции заявление по поводу превращения своей лимитной подписки в постоянную. (Прим. авт.)

В учении утопического социалиста Ш. Фурье — огромный дворец, в котором должны жить, а отчасти и работать члены фаланги — трудовой общины. (Прим. ред.)

* Песнь песней Соломона, 9—10.