Макар Троичанин - И никаких ХУ!

- Обязательно, - обнадёжил новый капитан. – Придём и отыграемся! Трепещите, архаровцы! – Пацаны засмеялись, не веря, и ушли, растаяв в темноте. – Отваливаем! – скомандовал капитан, и все заторопились, чувствуя, как усталость сменяется лёгкостью во всём теле и радостью в душе. Когда собрались, Марья Ивановна, глядя на Викентия Алексеевича, подала дельное предложение:

- Пусть завтра все часов до одиннадцати поработают в библиотеках?

- Пусть, - легко и быстро согласился научный директор, с удовольствием представив, как понежится пару лишних часов в постельке.

- 3 –

Проснулся Викентий Алексеевич, как назло, рано – аж в 7, и, что более всего обидно, сна – ни в одном глазу. Вытянулся на спине и уставился в серый потолок, тяжело вздохнув. Ну, что за паскудная жизнь: когда нестерпимо хочется дрыхнуть – надо вставать, а когда на тебе, спи, пожалуйста – сна нет. Поворочался, уминаясь, посчитал до 99-ти и, решив, что до 100 считать нет смысла, встал. Ого! Ноги-то болят… и вообще словно неживые. Он даже пощупал их – не протезы ли… Мышцы как будто скрутили, да так и оставили. Подсел к столу, благо идти до него от кровати один шаг, налил в объёмистую чашку подзастывшего за ночь в термосе кипятка, всыпал две ложечки с бугром футбольного кофе «Пеле», выпил натощак, взял читанный-перечитанный прошлонедельный «АиФ» и снова улёгся, решив назло рефлексам вылежать до 10-ти, и… уснул. Во второй раз проснулся опять рано – около 9-ти. Вот до чего расхудились руководящие нервишки! Полежал в расстроенных чувствах и в обиде на себя, но делать нечего – надо вставать. Как никогда долго и всласть постоял в тёплом душе, сразу полегчало. Энергично растёр голени и бёдра, с аппетитом позавтракал куском чёрствого батона с залежалой колбасой и бодро, пешочком – знай наших! – потопал на работу.

С остатками бодрости вполз на полусогнутых в пустой институт, приветливо поздоровался с девчатами и Марьей Ивановной, как будто и не было вчера её революционного демарша, и заскользил, выбрасывая правую ногу, в директорский чулан, чтобы начать, наконец, разборку черновых набросков диссертации.

- Тебе звонили, - глухо и безразлично, не поворачивая головы от кульмана, сообщила вслед зам, пом и обе руки директора.

- Кто? – повернулся он в дверях личного кабинета.

- Она.

Коротко и ясно! Бог ты мой! Он совсем запамятовал, что обещал Анне Владимировне быть у неё в институте с утра. Опять придётся повременить с залежавшейся диссертацией, с повышением уровня знаний и стартом к вершинам с повышенной зарплатой. Обречённо вздохнув, он предупредил:

- Я – скоро, - не веря обещанию, и, деланно морщась, двинулся в чужой монастырь на собственную инквизицию. Викентий Алексеевич, обаятельнейший молодой учёный в зрелом возрасте, легко давал и любил давать любые обещания, но очень не любил их выполнять и злился, если его принуждали это делать. Давая, он чувствовал себя богом, выполняя – чёрной карлой.

- Вы стали неуловимым, - лёгким упрёком встретила его Анна Владимировна, - скрываетесь даже от друзей, - чуть улыбнулась, внимательно вглядываясь в утреннее помятое лицо найденного гостя, по-свойски ухватила за локоть и подвела к изящному полированному столику в углу просторного, в сравнении с чуланом Викентия Алексеевича, кабинета, меблированного только самой необходимой мебелью и портретами президентов – государства и академии. На приставной тумбе потусторонним светом завидно мерцал монитор компьютера, и ласкали взгляд два разноцветных телефона и букет красных роз в китайской вазе с синими драконами. На нежных бархатистых лепестках блестели алмазами чистейшей воды капли влаги, и не было ни одного брошенного рулона, ни одного развёрнутого чертежа, ни навала папок с мятыми бумагами, ни свалки книг на подоконниках, вообще – ни одного лишнего листочка ни на столах, ни в просторной корзине, как будто хозяйка бывала здесь редким гостем. Только разместились боком за полированной игрушкой, вошла, будто караулила в замочную скважину, симпатичная девица с псевдогжельским подносиком. Поздоровавшись с гостем, она, заученно улыбаясь со скромно опущенными глазами, выставила на столик две небольшие чашки, миниатюрный кофейник и вазочку с сиротской горсткой вяленых кальмаров, пожелала приятного аппетита и не спеша удалилась, дав возможность Викентию Алексеевичу убедиться, что сзади она очень даже ничего. «Да…» - позавидовал гость, - «умеют же люди обустраиваться, пустить пыль в глаза нужным людям». Ему всегда после таких представительских дохлых жмот-фуршетов нестерпимо хотелось жрать, и он нисколечко не сомневался, что в столе у цветущей, здоровой Анны запрятан приличный кусок колбасы.