Юрий Тотыш - Алик

К небу над деревьями вдруг прилипла голубая лагуна. На глазах она съёжилась в ком, похожий на шляпку подберёзовика. Из него на землю застреляли веером ослепительные молнии. Туда, куда они ударяли, вставали могильные кресты. Ивану Викторовичу стало страшно, ему захотелось вернуться в спальню на даче. Но мальчик упорно тянул его вперёд уже по густому лесу, который освещался голубыми всполохами. Ветви и кресты преграждали путь, цеплялись за ноги. Он падал, поднимался и снова шёл. Голубой ослепительный сноп упал перед ним и выжег поляну. Она потемнела, как обуглившая головешка. Мальчик поднял и распростёр руку над безжизненной землёй. Поле сузилось, уменьшилось, превратилось в белый искристый кристалл в руках. Ивана Викторовича. Он вгляделся в полированные гладкие грани и увидел в глубине кристалла клетку, между прутьев которой метался мощный тигр.

— Истребитель драконов! — сказал мальчик. — Если не освободить его, твари пожрут землю.

Иван Викторович тщательно оглядел каждую грань, переворачивая кристалл. От движений тигр падал на спину, на бок, нервно загребая мощными когтистыми лапами. Брызгалову стало жалко бедное заключённое животное. Но он не знал, как ему помочь. В кристалле не было даже трещины. Такой он был цельный и твёрдый. Не зная в растерянности что делать, он обернулся к мальчику. Тот протянул ему золотую нитку:

— В кристалле есть точка. Вставь в неё ключ. Брызгалов удивился. Разве нитка может быть

ключом? И снова стал осматривать кристалл, в котором метался тигр. Видимо, ему уже нечем было дышать, у него начались конвульсии. Тут Иван Викторович увидел ямочку с игольное ушко в ребре и поспешно сунул туда нитку. Тело опалил сильный жар. Ему показалось, что у него в груди разгорелся костёр. Он вздрогнул всем телом, открыл глаза и увидел перед собой парня. Тот в его рубашке, спортивных брюках на босу ногу сидел на табурете возле кровати, уронив голову на грудь, опустив плечи и положив руки на колени.

— Как спалось на новом месте? — спросил Иван Викторович, усаживаясь на кровати. Было уже утро. Мороз густо разрисовал серебристыми папоротниками стёкла окна. Острые листья золотились от солнца.

Парень поднял голову. Его лицо робко улыбнулось, прищурив левый глаз.

— Память вернулась? — догадался Иван Викторович. Тревожный озноб прошёлся по его телу. Он вспомнил, кого освободил из кристалла. Испуганно взглянул на комод. Там иконы и свечки не было. «Может, мне всё это приснилось? — по-думал он.

Робкий Истребитель драконов приподнялся, подавая мягкую вялую руку, и представился:

— Алик!

— Брызгалов откинул плед, опустил ноги на холодный пол и, поёжившись, натянул на ступни тёплые шерстяные, вязаные носки. Потом взялся за брюки, рубашку, свитер.

Парень продолжал в это время понуро сидеть, глядя исподлобья затравленными глазами на своего спасителя. Когда тот убрал постель, вздрогнул и сказал:

— Может, вы правы: не каждую память стоит возвращать. Мою точно не стоило, — он поджал тонкие, как проволоки, губы и снова надолго замолчал.

Иван Викторович тронул его за плечо.

— Идём на кухню! Там затопим печь. Что-то холодновато стало.

Парень покорно поднялся и двинулся за Иваном Викторовичем, тяжело вздыхая и покашливая. Он, видимо, вчера успел простыть. Брызгалов заставил его надеть шерстяные носки и старые тёплые валенки. После этого натёр грудь пихтовым маслом. Только потом усадил в кухне за стол, быстренько разогрел печь, вскипятил воду, заварил горячий чай, налил в стакан и протянул парню:

— Согрей нутро!

Алик взял двумя руками стекляшку и стал осторожными глотками согреваться. Когда щёки у него порозовели, он заговорил:

— Меня в детстве прозвали, Складишок по перочинному складному ножичку с лезвием в десять сантиметров. Пацаны на заборе рисовали чёрта, бросали в него складник так, чтобы он остриём попал в волосатую грудь. Лучше всех получалось у меня, мой ножичек вонзался в пятачок. Увлечение в конце концов закончилось трагедией. Рыжий Васька Дергунов, самый бесшабашный пацан в нашей стае, нарисовал мелом круг на заборе и встал под него. Ему хотелось показать себя железным Феликсом.

— Бросай! — крикнул он и погрозил мне кулаком. Его кулака, конечно, я не испугался. Но бросать

решительно отказался. Сперва ребята были тоже против. Два раза оттаскивали Ваську от забора, но он упрямо возвращался и вставал. Тогда накинулись на меня. Стали обклеивать оскорбительными словечками, «Трусок! Слабак! Девчонка!». Я не выдержал, с метров пяти прицелился. В последний момент рука вздрогнула, и нож остриём влетел в дурную голову Рыжего. Что потом было, говорить не хочется. Как малолетку меня приговорили к двум годам колонии для несовершеннолетних. Там судьба дала мне передышку. Я пристроился к кухне, стал помогать повару, пузатому пожилому грузину с мощными волосатыми руками. Шеф жалел меня и давал возможность не только таскать вёдра, мешки с продуктами, чистить картошку, но и читать учебники. Вечерами я учился в средней школе колонии. Майор Тишков, вручая аттестат зрелости под духовой оркестр, сказал мне: