Софрон Тотыш: Сказки Шапкая

Дочь Шапкая Анначак ученье окончила, сама учительницей стала. Домой приехала.

— Ты, отец, прожил трудную жизнь, — сказала она, — теперь отдыхать будешь.

— Не совсем я старый, — ответил Шапкай. — Как я без работы жить буду? Ночью — спи, днём — лежи. Спина болеть будет. Зачем ты хочешь, чтобы руки мои пустыми стали? О чём думать буду, если работы нет?

Три года спорили дочь с отцом.

Анначак говорит:

— Нынче зимой я тебя никуда не пущу!

А Шапкай лыжи налаживает, на охоту идёт.

Говорит Анначак:

— Нынче летом никуда не пойдёшь!

А Шапкай с геологами в тайгу собирается.

Потом время взяло своё. Уволился Шапкай из геологоразведочной партии.

Рано утром стоял он на берегу Мрас-Су. По реке плыли последние льдины. Две большие лодки подходили к противоположному берегу.

— Э-гей! — крикнул Шапкай. — Обождите! Я с вами поеду!..

Но разведчики голос Шапкам услышали, а слов не поняли. Начальник партии обернулся, рукой помахал:

— В гости к нам приходи! — услышал Шапкай.

Долго стоял на берегу Шапкай, на далёкие синие горы смотрел, жизнь свою вспоминал.

«Однако старый стал я… — подумал Шапкай. — Как теперь без работы жить буду?»

Домой пришёл, скучный сидел, трубку курил.

Анначак, дочка, смотрела, смотрела…

— Иди, отец, к нам в школу сторожем работать.

— А что же, — говорит Шапкай, — пойду. Колокольчиком звенеть, ребят с перемены звать — тоже важная работа.

И стал Шапкай в школе сторожем работать.

Школа каменная, двухэтажная. Стоит на косогоре. Если вверх посмотришь — новый рудник увидишь. Если под гору посмотришь — горную речку увидишь.

В этой речке таймени есть.

Шапкай на рыбалку не один ходит, ребят с собой берёт.

Горит костёр. Над густыми тальниками дым плывёт и поднимается вверх, к красным скалам. Ребятишки хворост для костра запасают. Дров мало, а шуму много.

«Однако рассердиться на них нужно», — думает Шапкай.

В это время из кустов озорник Паслей вышел. Идёт, сгорбившись, на правую ногу прихрамывает. Точь-в-точь как Шапкай ходит. В руках у Паслея таёжный цветок — колокольчик.

— Перемена кончилась! — кричит Паслей. — Не слышите разве: перемена кончилась! — А сам машет, машет синим цветком.

— Мой урок начинается, — усмехнулся Шапкай, — опять сегодня меня сказки рассказывать заставят.

А ребятишки Шапкая окружили:

— Дедушка Шапкай, рассказывай скорей!

Усадили Шапкая в середину, сами вокруг расселись.

И начал им старый Шапкай сказки рассказывать, легенды петь…

Если вам торопиться сейчас некуда, так и вы эти старые сказки тоже послушайте.

Однажды задумал Глухарь прогуляться над горами. Поднялся с земли и полетел.

Глухарь и в те давние годы таким, как сейчас, был: перо чёрное, хвост веером, только брови у него тогда не красные были, а белые.

Летит Глухарь, тайгой любуется и радуется: ни одна птица ему дорогу не перелетает, ни один хвост не машет перед глазами. Несётся Глухарь один-одинёшенек.

Загордился Глухарь, головой налево повёл… И задрожали косточки у Глухаря: рядом летящая птица в тридцать раз больше ростом, не отставала ни на шаг.

Бросился Глухарь удирать без оглядки. От страха даже пот выступил.

«Если сяду на дерево, не наступит ли беда сразу?»

Полетел Глухарь изо всех сил, крыльями ещё быстрее замахал, а страшилище словно ближе подвигается.

В ужасе обернулся Глухарь и вдруг захохотал: огромная птица тенью его оказалась…

Глухарь так обрадовался, как будто увидел себя вновь рождённым.

— Бывает же так, а? — засмеялся Глухарь. — Убегаешь сам от себя. Но это ничего, наверное, меня никто в это время не видел…

Стал Глухарь разглядывать свою тень:

— Как я не знал, что я такая большущая птица? — удивился он. — Проводишь вот так дни жизни, не зная своей величины!..

Поглядел он, какие у него огромные крылья и хвост. Потом вытянул ноги и посмотрел, какие у его тени когти.

«Да, — подумал Глухарь, — имея такие крылья, ноги и голову, что же я боюсь совы и коршуна?»

Приоткрыв свой клюв и поглядев на тень, сказал:

— Ух, у меня такой большой рот, что я не только соболя, даже медведя проглочу.

Обезумев от радости, Глухарь спустился на землю.

— Другой бы, — стал размышлять Глухарь, — разве жил, как я, смирно? Никого я не трогаю, сам себе пищу нахожу. Ни одну птицу не заставляю служить себе. А другой бы половину яиц и птенцов у птиц отбирал. Однако я, такой огромный и сильный, рождён быть ханом всех птиц.