Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1

- Ну да, чтобы тебе остаться живым. Все вы, защитнички, давно стали так думать, потому и обкакались.

Она нащупала сзади себя на спинке дивана бутылку и бокал, налила немного джина, выпила. Вилли же обиделся.

- Да нет. Ты не права. Я даже искал смерти. От стыда, от бессилия, от гнусного чувства всеобщего предательства и разуверенности. Но Всевышний распорядился иначе: он сохранил меня и дал понять всю пагубность моей гордыни и зазнайства. Больше я не хочу убивать, не хочу быть убитым, не хочу, чтобы вообще кого-либо убивали. Войне – конец, конец – убийствам, поэтому, наверное, и радуюсь.

Пьяная Эльза слабо воспринимала простую философию партнёра.

- Чего тогда тянешь? Наливай, и выпьем за нашу с тобой победу, и пусть будет тошно и Гитлеру, и Сталину. Давай жить! Для нас с тобой война кончилась ещё вчера: ты победил, я капитулировала, - она пьяно захохотала. – Выпьем за моё поражение и твою победу!

Вилли неприязненно посмотрел на неё, на расплывшиеся от джина черты лица и отвисшую нижнюю губу, на мутные глаза и растрёпанные волосы, на некрасивую позу Будды, потом вспомнил, что её неминуемо ждёт, и… пожалел.

- Давай, моя радость! Пусть в этом мире нас будет только двое.

Бутылка опустела, пришлось сходить в спальню за новой, распечатал, присел на диван к Эльзе, разлил. Они торжественно чокнулись, улыбаясь друг другу, и выпили. Он пригладил её волосы, она прижалась к его ладони, затихла в задумчивости, тоже, наверное, пришли мысли о неясном и противном будущем, всхлипнула, но сдержалась, отстранилась от него.

- Слушай, заведи патефон. Знаешь, где он? Прогоним тоску! Хочу веселиться!

Гауптштурмфюрер тоже обрадовался возможности подогреть остывающую атмосферу, снова уйти от проклятых мыслей о будущем. Он быстро встал и пошлёпал к столику в затемнённом углу комнаты, где стояли приёмник и патефон. Открыл и завёл его, наощупь вынул одну из пластинок, поставил на диск и опустил иглу мембраны. Она громко зашипела, а потом комната наполнилась плавающими звуками аргентинского танго. Вилли подошёл к Эльзе, пришлёпнул голыми пятками, склонил голову в приглашающем поклоне и подал руку. Она протянула свою, откинула одеяло, поднялась к нему. Оба по-прежнему были голыми, но уже не обращали на это внимания, и снова пьяными. Тесно прижавшись, медленно задвигались в такт музыке, ни о чём не думая, бережно удерживая друг друга. Эльза положила голову ему на плечо, закрыла глаза, и оба плыли в небытии. Жалко, что оно быстро кончилось, вместе с последними аккордами гитар и шипением соскользнувшей иглы.

- Поставь на обороте. Что там? Я уже не помню.

Он перевернул пластинку, вновь вернул иглу на диск, и пока подкручивал пружину, в комнату ворвался зажигательный неудержимый ритм «Кукарачи». Вернувшись от патефона к Эльзе, он застал её в конвульсивных немыслимых движениях, вздёргиваниях ног и рук, извивах, полуприседаниях с одновременными передвижениями и цепляниями ногами за ковёр, и всё это в такт быстрой музыке, с бесшабашной радостью на лице от диких свободных движений. Волосы закрыли её лицо, и она их не убирала, груди мотались из стороны в сторону и вверх и вниз, вот-вот оторвутся. Приседая, она делала круговые движения задом, поднимала руки и улыбалась, сияя своими уже блестящими синими глазами. Она была очень красивой, и Вилли не мог не поддаться обаянию танцовщицы и ритму музыки и тоже стал выделывать угловатые «па», резко контрастируя с её быстрыми, но плавными движениями и перемещениями. Ему просто хотелось попрыгать, он всё делал скачками, безуспешно стараясь повторять за ней её движения, не успевая за ритмом, срываясь на вольные физкультурные упражнения. Всё равно было весело, радостно и… тоже кончилось. Обессиленные, они рухнули на диван, тяжело дыша и смеясь от пережитой кратковременной радости, и он не мог не поцеловать её, что и сделал к большому обоюдному удовольствию. Эльза, всё ещё не остывшая от собственного артистического вдохновения и успеха, и Вилли, возбуждённый красотой её танца и своей раскрепощающей дикой пляской, снова стали очень близкими и нужными друг другу.

- Ты – богиня! Я в восторге от тебя! – прерывающимся от недостатка воздуха голосом похвалил он её.

- Надеюсь, - засмеялась она довольно, - я заслужила хотя бы глоток джина? У меня во рту всё пересохло.

Вилли вскочил, наполнил бокалы, подал ей, и они выпили, он – стоя, она – сидя, глядя с любовью друг на друга. Потом он отнёс бутылку и бокалы на стол и вернулся. Её грудь всё ещё часто и высоко поднималась, руки были раскинуты по спинке дивана, губы приоткрыты и влажны от джина, и в нём вдруг возникло неистовое желание. Он повалил и овладел ею, торопясь, будто в первый раз. Она не сопротивлялась, но и не отвечала взаимностью, а когда он неуклюже и стыдливо сполз, потрепала по голове и сказала: