Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1

- Марля! Ты? Смотри-ка! Офицер! Какой важный, с тросточкой. С возвращеньицем! Вот матке радость! Живой! Что с ногой-то? Ранен, что ли? Ишь ты, значит, льгота будет. Ты хоть до Берлина успел добраться? Видать, тебя фриц испугался: сразу замирился. Смотри, чтоб девки вторую ногу не заломали, а то ещё что…

Так, провожаемые залпами вопросов и радостных приветствий, они шли по улице с торчащими у заборов пнями спиленных или срубленных деревьев, истраченных в смутное время на дрова или на подземные жилища. Густая трава и нетерпеливые новые тоненькие побеги от не сдавшихся войне полных сил корней, надёжно спрятанных от невзгодья в земле, почти скрывали пни, декоративно обрамляя уже почерневшие застарелые срезы разбоя первых лет войны. На пыльной дороге отпечатались вдавленные узкие колеи тележных колёс, а сбоку видны были отдельные вмятины копыт, очевидно, небогатого сельского стада. Кустики чахлой пропылённой остролистной травы и округлого подорожника торопились выбраться на свободную проезжую часть с невысосанной, согретой солнцем, почвой.

- 4 –

Воспрявший от приветствий, возбуждённо-оживлённый Марлен еле успевал отвечать и отражать дружелюбно-колкие подначки сельчан, быстро вживаясь в знакомую атмосферу жизни материально исчезнувшей деревни.

- Здравствуй, Марлик!

Повиснув на заборе пятого или шестого прямоугольника, их встретила совсем ещё молодая девушка, бесстрашно навалившаяся грудью на тупые колья забора так, что под стареньким ситцевым белым в мелкий размытый синий цветочек коротеньким платьем выпирали не стянутые лифчиком крепкие полушарья с торчащими вперёд острыми сосками. Того и гляди не удержит их ветхая материя, и очень хотелось согнать неосторожную девушку с забора, упредить её, чтобы не поранила ненароком свою молодую и красивую грудь. Но ей-то, видно, были нипочём колья, она улыбалась, украшенная ровным солнечным загаром, тёмно-коричневыми с медным отливом волосами в толстой и длинной косе, мелкими веснушками, скопившимися под глазами, и тёмной родинкой под левым глазом. Большие тёмно-синие глаза её под тёмными широкими бровями, почти сросшимися у переносицы, излучали неподдельную радость.

Марлен так и застыл.

- Зоська! Ты?

Девушка журчаще засмеялась.

- Что, не узнал, офицер?

Марлен в ответ почему-то вдруг рассвирепел.

- Убери с забора! Выставила!

Девушка мгновенно вспыхнула, ярко зацвели тёмные веснушки и родинка, она спрыгнула с забора, отпрянула от него, сердито бросила:

- Дурак! Форму одел, а как был баламутом, так им и остался.

А Марлен, только что бывший как сама родительская строгость, развеселился внезапно.

- Ничего. Я ещё молодой, исправлюсь.

- Что-то не верится.

Она стрельнула глазами во Владимира.

- Ой, у тебя слуга.

- Какой слуга? Что ты опять заплетаешь? – снова напал на неё баламут. – Это друг мой, Володя. Знакомься.

Девушка намеренно чопорно произнесла:

- Здрасьте. Зося Владимировна.

Потом снова обратилась к Марлену, как будто совсем не заинтересовавшись новым знакомым, однако подковыривая и того, и другого.

- А я подумала, слуга с твоими чемоданами сзади плетётся.

Марлен снова занервничал, чувствуя свою неправоту и уязвимость от едкой рыжухи за защитным забором.

- Ты же видишь: я ранен, он помогает.

И тут же получил новый выстрел:

- Ты всегда ранен, когда на работу.

- Ох, подожди у меня! Вот зашлю сватов, женюсь на тебе, тогда враз затишаешь, язычок свой змеиный прикусишь.

Она тихо и удовлетворённо рассмеялась и тому, что последнее слово осталось за ней, и тому, что к ней неравнодушны по-большому.

- Я поклялась, что за офицера не пойду. Где нам, рыжим! Только за слугу.

И звонко, во весь голос, рассмеявшись и ещё раз искоса внимательно вглядевшись в незнакомца, убежала в огород, далеко откидывая назад голову и расправив покатые плечи, по которым толстым жгутом моталась огненная коса. Короткое рабочее платьице не скрывало стройной девчачьей фигуры и очень загорелых босых ног с полными икрами.

Владимиру стало весело, от сердца впервые за долгую дорогу отлегло. Ему понравилась рыжая задира, поделившаяся с ними своей радостью жизни, не убитой войной и человеческой подлостью. Красавицей её не назовёшь, но вся она в целом была как яркий свет, как луч солнца.

- Кто такая? – спросил он у Марлена.

- Зоська, дочка учительши, - ответил тот раздумчиво. – Выросла как! Лет-то всего 16. Я её за косу не раз тягал, теперь и не посмею. Понравилась?