Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3

- Богато! – оценила застолье напарница. – Предстоит пир. Как бы потом дорогой не заснуть. И солнце парит по-летнему. Кофе будешь?

- Ещё как! – не задумываясь, принял соблазнительное предложение Владимир, давно уже не пробовавший настоящего национального напитка.

- Только он у меня чёрный, - предупредила соблазнительница.

- Тем лучше, - не отступил нахлебник, нетерпеливо протягивая свою алюминиевую кружку.

Несмотря на обилие пищи, оба оказались плохими едоками и, кроме свежесваренной картошки, огурцов и половины колбасы с полубатоном, остального не осилили. Зато выпили весь кофе из старенького литрового термоса с затейливой надписью внизу по кругу: Danke, mir ist wieder lesser! (Спасибо, теперь мне уже лучше!) и запили холодной родниковой водой, по-турецки.

- Ты не женат? - поинтересовалась женщина, собирая остатки еды в одну, свою, сумку, предварительно выложив из неё ободранную старую кобуру с торчащей из-под неплотной крышки рукояткой русского барабанного нагана.

- Почему вы так решили? – с профессиональной заинтересованностью спросил легко вычисленный холостяк.

- Да так, женская интуиция, - не стала она разъяснять догадки.

Дважды они уже бывали вместе в пригородных командировках, но так и не успели толком поговорить и узнать друг друга. Владимир, переполненный приподнятыми ощущениями обладания хорошей машиной, её движением и скоростью, прислушивался только к разговору мотора, шасси, коробки передач и других органов железного друга и посторонних разговоров не хотел. А она оба раза была чем-то озабочена и молчалива, хотя с подвижных губ и не исчезала постоянная лёгкая улыбка, так подходившая к широкому чистому лбу, зелёным глазам в лёгком прищуре с быстрой искринкой и маленькой ямочке на небольшом выступающем подбородке. Экспедиторша понравилась Владимиру сразу. В стройной фигуре, несколько полноватых, на его взгляд, округлых формах давно созревшего тела, в приветливом выражении улыбчивого лица было что-то неуловимо притягательное, домашнее, нежное, податливое, истинно женское. Но не зря говорят, что внешность обманчива, особенно – женская. Он видел, как она, не повышая излишне голоса, не ярясь понапрасну и не ругаясь, умела настоять на своём, обезоруживающе улыбаясь и вызывая в ответ пленённую улыбку председателей колхозов, и они отдавали всё, что она просила и что никогда не отдали бы мужику-экспедитору. Да ещё и, сердечно прощаясь, приглашали заезжать вновь. Ожесточённые каторжной жизнью сердца вожаков обездоленных и ограбленных крестьян окончательно размягчались от получения умиротворяющих подарков в виде недорогих, но дефицитных солдатских кирзовых сапог, кусков цветастого сатина, мелкого слесарного и столярного инструмента, металлической посуды, а то и сверхдефицитных гвоздей. Эта миловидная женщина обладала твёрдым характером и умела делать дела.

- А вы? – поинтересовался в свою очередь Владимир, хотя и предвидел ответ симпатичной женщины, старшей его, по крайней мере, лет на пять.

- Я? – в сразу потемневших, угасших глазах её, не в лад с улыбкой, промелькнула затаённая грусть и спрятанная от чужих забота, а лоб прорезала тоненькая вертикальная морщинка. – Сама не знаю. – Мягко поправив тыльной стороной ладони прядь волнистых каштановых волос, выбившуюся из-под берета, она замолчала, словно раздумывая, что можно рассказать о себе молодому и совсем незнакомому парню, с которым оказалась наедине.

У неё было необычное, театральное имя – Травиата и библейское отчество – Адамовна, очевидно, не нравившиеся ей, потому что сразу же попросила называть просто Таней. Владимиру ещё ни разу не пришлось так к ней обращаться, и он терялся, считая, что Таня – слишком фамильярно и приятельски по отношению к старшей женщине, а Травиата Адамовна – слишком официально и помпезно.

- Муж у меня закончил войну подполковником, начальником штаба полка.

Волевые личности, умеющие скрывать горе, обычно разряжаются на случайных людях, неожиданно и в совершенно неподходящем месте. Слишком честолюбивые, они не в состоянии довериться знакомым.

- Дважды ранен, но легко. Последний раз – в ступню, отчего не может нормально и долго ходить, и потому уволен из армии. Грудь в орденах, здоров, умница, иначе не был бы начштаба, а вот послевоенная жизнь не удаётся. Ничего, что я немножко поплачусь? – виновато спросила Владимира, стесняясь обременять воевавшего парня, знающего горе, ещё и своим.

- Что вы! Конечно, рассказывайте, - разрешил невольный исповедник, хотя ему не очень-то и хотелось вникать в ещё одну неудавшуюся, по всей вероятности, русскую жизнь.