Пол Теру - Коулун Тонг

— Чего пожелаете?

Чеп шарахнулся от танцпола; толпа оттеснила его к бару. Он заказал бутылку пива, которая стоила вдвое дороже, чем в «Киске».

— А-а, опять вы, — протянул кто-то рядом. — Добро пожаловать в Ваньч!

Сосед, мужчина в черной рубахе и темных очках-консервах, стоял, положив локти на стойку. К танцующим он был обращен спиной, но, возможно, наблюдал за ними в зеркало над батареей бутылок с виски.

— Я вас знаю? — спросил Чеп.

— Вы — друг Монти, — заявил мужчина и, пытаясь поймать руку Чепа и насильно пожать, чуть не заехал ему ладонью по бедру. — Хойт Мэйбри.

— Я уже ухожу, — сообщил Чеп.

— Пивка выпейте, — сказал Хойт. Точнее, проорал, перекрикивая музыку.

— Спасибо. Я уже взял.

Вновь во всю глотку — с каким-то фальшивым надрывом — Хойт объявил:

— У нас в Сингапуре ничего такого и близко нет. Нашего главного начальника знаете? Ли Кван Ю? Я его называю «Широкой души Гитлер».

Чеп молча потягивал пиво. Он терпеть не мог пить из горлышка, но в таких районах, как Ваньчай, просить кружку считалось дурным тоном. Хойт продолжал:

— Послушайте вашего друга Монти. Сделайте себе новый паспорт. Кабо-Верде очень рекомендую.

— Спасибо за совет, но я пока не планирую отказываться от британского гражданства. — Едва произнеся фразу, Чеп осознал, как напыщенно выразился. Впрочем, с таким-то наглецом…

— Я это сделал, — не унимался Хойт. — А я американец.

— Полагаю, американцу выбросить свой паспорт на помойку намного труднее.

— Уж поверьте на слово.

Теперь Чеп, окончательно разозлившись, стал потихоньку отступать. В этих потемках раствориться несложно. Глаз американца Чеп за черными очками не видел, но зато видел его улыбку. Чепу вдруг стало стыдно, и он задумался, что бы такого сказать, как заполнить неловкую паузу.

— А чем вы вообще здесь занимаетесь? — спросил он.

— Клюю мертвечину, — не задумываясь ответил Хойт.

— Простите? — В момент, когда прозвучала эта загадочная фраза, Чеп как раз наткнулся взглядом на танцовщиц, которые по капризу прожектора на миг мертвенно побледнели.

— Здесь все переменится, — говорил Хойт, размахивая руками во тьме. Вначале Чеп подумал, что он имеет в виду «Ла бамбу», но Хойт мыслил шире. — Сами подумайте: Гонконг в руках китайцев, а? Всем переменам перемена.

Невежественные американцы, пытавшиеся читать каждому встречному лекции о Гонконге, попадались Чепу часто и были лишь чуточку менее нелепы, чем бесчисленные американцы, рассуждающие о Китае. Мать просто говорила «Янки!» и хохотала, но Чеп постепенно пришел к мысли, что это страшные люди — пираты, опасные прежде всего своим нудным педантизмом.

— Но ведь это не так уж важно, а? — произнес Чеп, мысленно уже собравший чемоданы.

— Еще бы не важно! Дело пахнет преступностью и коррупцией, взятками на каждом шагу, откатом для полиции, детским трудом, работой за гроши. И, наверно, бардаками вдоль всей Сентрал. — Отхлебнув пива, Хойт заключил: — И все за бесценок. Прелесть.

Несколько дней подряд мистер Хун регулярно звонил Чепу и информировал о том, как продвигается дело. Чеки скоро будут выписаны, новая фирма уже зарегистрирована под названием «Полная луна» на Каймановых островах. «А где эти самые Каймановы острова находятся?» — спросил Чеп у Монти, а тот ответил: «По-моему, на тропике Рака»… А еще мистер Хун вновь и вновь предлагал обмыть сделку.

«Обмыть» — то есть собрать свидетелей, пощелкать фотоаппаратами, обменяться никчемными подарками, съесть, неискренне хихикая, отвратительный ужин, завершить сделку, подписать бумаги.

— Я занят, — отрезал Чеп.

Болен, занят, беспомощен — вот шаткие отговорки, за которыми он прятался от печальной истины: его душа сохнет, он теряет свое дело и дом, теряет мать, ополчившуюся против него самого и против Гонконга.

— Почему бы вам не пригласить мою мать? Она обожает вечеринки.

— Это между нами, мужчинами, — возразил мистер Хун.

Следовательно, ее подписью он уже заручился.

Также это значило, что вместо сближения с его матерью, которая была благодарна Хуну и охотно воспользовалась бы возможностью порассказать ему всякие байки, Хун присосался к Чепу, который его терпеть не мог. Казалось, удостоверившись в слабости Чепа, Хун захотел еще прочнее втереться в его жизнь, содрать с Чепа три шкуры, поиграть с ним в кошки-мышки, смакуя унижение иноземного дьявола, кичась своею властью.

Не называя вещей своими именами — впрочем, он мог и не знать этих имен, — Хун, по-видимому, хотел принудить Чепа к участию в пирушке. «Надо отпраздновать как следует», — лаконично выразился он, но Чеп отлично понимал, что за этим стоит: попойка, кутеж, загул и кое-что почище. Очень английский обычай в определенном смысле, рассудил Чеп, но и очень китайский тоже.