Татьяна Брукс - Душа

Всё чаще Надя вспоминает мудрого старика Кузьму, который сомневался в необходимости человечеству научно-технического прогресса и электричества, в частности. А ведь прав оказался старый знахарь, как в воду глядел.

Жив ли? Вряд ли, стар уже. Да и жил где-то там, поблизости, возле границы с Белоруссией. А если жив? Помолись за нас, мудрый знахарь, перед своей иконой. Пусть поможет людям пережить катастрофу, если только она может помочь.

После получения диплома Надя готовилась поехать в командировку в город Припять. Она хотела своими глазами увидеть то, что там произошло, и рассказать об этом людям. Ведь она теперь дипломированный журналист. Вот он — шанс быть сильной, смелой и полезной людям. Шанс добиться уважения к себе. Деда Кузьму навещу, если жив ещё. А если нет, поищу того, кому рукописи достались…

А сегодня баба Вера…

Хозяйка баба Вера, у которой квартировала Надя, была женщиной скупой, даже жадной, но неглупой. И если в первый год проживания молодой жилички в её доме она всячески пыталась контролировать Надины передвижения и интересы, то позже, увидев, что девушка ведёт правильный, даже несколько замкнутый образ жизни, перестала это делать и иногда баловала её своими плюшками, которые ранее пекла для своих детей, а один раз даже для внуков.

Две её дочери выросли, разъехались по большим городам, родили по внуку, выйдя замуж за преуспевающих комсомольских вожаков, и совсем позабыли о своей матери. А что можно взять со старухи, у которой за душой нет ни копейки. А плюшки? Обойдутся они без её плюшек. Один раз, двадцать лет назад, они, правда, собрались на бабы Верино пятидесятилетие, с мужьями и детьми. Это был тот единственный раз, когда она видела своих внуков и угощала их своей отменной выпечкой.

Женщина нажарила, наварила, напекла. Надела своё самое нарядное ультрамаринового цвета шерстяное тронутое молью платье, которое специально берегла для особого случая, как этот. Гости брезгливо оглядели покосившийся забор, местами прохудившуюся крышу, от души поели, попили, подарили имениннице платок и французские духи Climat за двадцать пять рублей и удалились, чтобы больше никогда сюда не приезжать.

Поначалу дочери слали матери поздравительные открытки с Новым годом и днём рождения, потом открытки стали приходить только на Новый год, а теперь почтальон совсем забыл сюда дорогу.

А баба Вера тосковала. От времени тело скукоживалось, от безысходности душа черствела. Складывала накопленные деньги в чулок и ждала, ждала…

Воскресные чаепития с Надей, если только она не работала, входили в привычку. Они радовали старуху, давали ей ощущение, что не совсем она жизнь свою профукала, есть ещё маленькая возможность почувствовать себя нужной и, может быть, даже сделать доброе дело. Иногда из-под пола, который тщательно скрывала от любопытных глаз под старой рогожей, она доставала бутылку вишнёвой наливки.

«Ох, хороша! Тепло такое по телу и мозгам разливается. А Надя её не больно жалует. Так, губами только к рюмке прикоснётся и отставит… Молодец. Как же так получилось, что эта вроде бы чужая девочка — единственный близкий мне человек? Как же я умудрилась прожить свою жизнь так, что, родив двух дочерей, оказалась без семьи? А проработав более сорока лет на большом заводе, — без подруг?

Сегодня, одиннадцатого мая, мне исполняется семьдесят. Будет ли у меня ещё когда-нибудь день рождения?

Стара я… Да, и вона чего в мире творится. А девочка эта славная. Приглядывает за мной. Хм, вишь, молчит всё больше, слушает… А зачем ей слушать бурчание старой обиженной на весь белый свет ведьмы? Мои вон вообще устранились. А ведь я им была доброй матерью. А эта — добрая, эта — слушает… Ненавижу…»

Надя готовилась к бабы Вериному дню рождения со всей ответственностью. Ей было жаль сварливую старуху, она понимала, что та не от сладкой жизни стала такой. На местном радио заказала исполнить её любимую песню: «Дурманом сладким веяло, когда цвели сады…»

«Вот бы никогда не подумала, что она такая чувственная натура, — жалела её девушка. — Бедная она, баба Вера. Вот так, родить двух дочерей, вырастить их, выучить, а они такие неблагодарные… Моя мать тоже, наверное, так считает, хоть она и не растила меня. Может, не могла? Мало ли как её жизнь сложилась. А теперь стыдно. А может, и нет её уже. Надо будет попробовать разыскать её. И Богданкину тоже…»

Богдан… интересно, как он там. Вот бы увидеть. Мне только узнать, что с ним всё нормально, что он счастлив. Наверное, уже вышел на работу. Как он бедный переживал, когда узнал, что Иван Иванович погиб. Плакал. И на похороны поехал, хотя сам еле на ногах стоял. Бледный-бледный, и руки в кулаки. Наверное, поклялся найти и отомстить убийцам, когда попросил его одного у могилы оставить. Хорошо, что их нет уже. Хотя всё это очень странно. Зачем им надо было вешаться в тюрьме? Ох, боюсь, что убили их. Ну и хорошо, что убили, а то Богдан, не дай бог, грех на душу взял бы. Он, оказывается, очень любил своего начальника.