Билл Клегг - Семья в огне

Девять месяцев назад эта самая рука одним взмахом заткнула ей рот, но сейчас Лидии хочется ее приласкать. «Я так много должна тебе рассказать», – говорит она и вспоминает Уинтона, единственного человека, с которым разговаривала в этом году. Описывает первый телефонный звонок, свою догадливость и одновременно глупость, свое одиночество. «Я слабачка, – произносит Лидия и повторяет это несколько раз. – Всегда была слабачкой». Тут ее взгляд падает на окно. На океан. Последний раз она видела волны с Эрлом, когда у них был медовый месяц в Атлантик-Сити. Но эти куда выше, могучее и величественнее. Лидия смотрит на волны, рассыпающиеся по песку белой пеной, и тут же чувствует, как что-то ее покидает. Это что-то было с ней всегда – и вдруг ушло.

Лидия сидит неподвижно и подстраивает свое дыхание под дыхание Джун. Они сидят рядышком на кровати: ладонь Лидии становится влажной от пота – и ладонь Джун тоже, но они не обращают на это внимания. Прежде чем рассказать ей о Сайласе, Лидия вспоминает, как неделю назад он пришел к ней домой и сразу затараторил. Нес какую-то чушь – быстро, без передышек. Ей потребовалось около часа, чтобы все понять. И когда она наконец поняла, то сперва разозлилась – на Сайласа за то, что не вернулся к дому, а потом столько времени позволял всем винить Люка; на Джун за то, что та давным-давно не сдала плиту в ремонт или утиль; на себя за то, что знала о неисправности и сама множество раз тщетно пыталась зажечь огонь или остановить тиканье, но так и не настояла на ремонте. Все виноваты, подумала она, пытаясь успокоиться. Они с Сайласом просидели на диване очень долго. Она несколько раз порывалась лечь спать, но не могла сдвинуться с места. Поэтому они просто сидели на диване в ярко освещенной гостиной и молчали. Слишком многое надо было осознать, слишком много сказать – поэтому она не говорила ничего. В конце концов Лидия заснула, а когда проснулась, Сайлас сидел в углу дивана и рыдал. Она притянула его к себе, тихонько встряхнула за мальчишечьи плечи и сказала, что он не виноват. Никто не виноват. Она помнит, как бедный ребенок в ужасе разглядывал ее лицо. Была ночь, и день выдался тяжелый, но свои собственные чувства в тот момент потрясли ее до глубины души. Она такого не ожидала. Сквозь слезы, сопли и зевки Сайлас бормотал: «Простите», снова и снова и снова. В конце концов он начал клевать носом и уснул. Лидия смотрела, как вздымается и опадает его грудь, как подергиваются мышцы на слегка прыщавом лице. Уж его-то она понимала. Человека живого, но уничтоженного. Ее мальчика было не вернуть: в то утро он повернул какую-то ручку или щелкнул выключателем, и это уже не изменишь, как не исправить и других ошибок, которые она наделала еще при его жизни. Но этому мальчику она может помочь. И может помочь Джун – теперь, когда знает правду.

Для этого она и приехала. «Я хочу тебе кое о ком рассказать», – говорит она. Джун молчит и не подает виду, что слушает, но Лидия продолжает: рассказывает о Сайласе, о его родителях, как он несколько лет работал на Люка, а потом следил за ней и однажды постучал в ее дверь. Эту последнюю часть она рассказывает медленно, стараясь не упустить ни одной подробности.

Джун никак не реагирует на услышанное, но, когда Лидия замолкает, медленно прикладывает ее ладонь к своей щеке. Распрямляет каждый палец, закрывает ладонь обеими руками и прижимает, сперва тихонько, потом все сильнее. При этом сама она падает на кровать, сворачивается в клубок и кладет голову на колени Лидии. Обе молчат. Свободной рукой Лидия ласково гладит голову Джун, смахивает несколько выбившихся прядок с ее лица – сперва одну, потом вторую, – и кладет ладонь на ее разгладившийся лоб. Дыхание Джун замедляется, тело обмякает, и она погружается в сон. Черный пластмассовый будильник отсчитывает секунды голубой стрелкой, и Лидия слышит каждую.

Я говорила, что могу их поженить – так оно и вышло. До того я делала это всего два раза: сперва поженила племянника с его девятнадцатилетней подружкой, а потом – пару из Оушен-Шорса, которым моя сестра Пэм продала дом. Ребекка и Келли уже давно вместе, но теперь, когда их союз признал законным сам губернатор, они решили зарегистрировать брак. Я только «за».

По сравнению с другими свадьбами, на которых мне довелось побывать, свадьба у Ребекки и Келли получилась скромная. Были только они, семья Уилла (Дейл, Мими, Прю и Майк) да родня Келли – братья, племянники и пара кузенов. Джун тоже пригласили, и она пришла с Лидией. Та объявилась у нас месяц назад. Прилетела в Сиэтл, оттуда доехала на автобусе до Абердина, а уж потом на такси до нас. Когда я увидела Келли в компании этой грудастой темноволосой женщины с чемоданом на колесиках – они шли в комнату № 6, – я сразу поняла, кто она такая. Джун почти ничего не рассказывала о матери Люка, только что у той не ладилось с мужиками – включая родного сына. Однажды она назвала ее деревенской Элизабет Тейлор, и эта женщина, шагавшая в сторону комнаты № 6, выглядела именно так. Пару дней я не заходила к Джун, но в конце концов заглянула – прибраться да занести термос с гороховым супом. Она только этот суп и ест, не считая арахиса, который покупает на заправке.