Нова Рен Сума - Стены вокруг нас

Мои родители всегда без проблем оказывали спонсорскую поддержку. Это стало решающим аргументом. Когда я танцевала главную роль в весеннем спектакле – хорошо, не весеннем, ведь его пришлось отложить так надолго, что весна уже кончилась, – костюм у меня был далеко не таким роскошным. Меньше перьев, меньше блесток. Зато он был красным, и с последнего ряда отлично разглядишь.

Я танцевала потрясающе, так мне сказали. С тех пор, как погибли Рейчел и Гэрмони, а Ори посадили в тюрьму, мне расточали похвалы гораздо щедрее. Наверное, потому, что я осталась единственной стоящей танцовщицей. Я была ослепительна. Я блистала. Клянусь, что прочла это в местной газете.

Даже сейчас, спустя три года, пазл в голове до конца не сошелся. Периодически всплывают воспоминания, и я топлю их в грязи, там, где им место. Мне являются лица. Сперва Ори с распущенными волосами, которые все растут и растут и уже доходят ей до колен. Я трясу головой, отгоняю ее. Тогда приходят Рейчел и Гэрмони. Аккуратно причесанные, пучки волос одинакового карамельного оттенка, шпильки блестят, будто в свете софитов. Обе смотрят на меня в зеркальном отражении, хлопая накрашенными ресницами, надеются, что я оступлюсь. Но я не допускаю ошибки, и они обе страшно – смертельно – разочарованы. Их головы сближаются, мы снова в туннеле, они шепчутся обо мне. В памяти черная дыра. Окровавленные головы в грязи. Снова провал. Я на заднем сиденье полицейской машины. Допрос в комнате с зеркальной стеной. Странное ощущение легкости, невесомости, когда полицейский сдает меня на руки родителям – тем людям, которые щедро жертвовали деньги на содержание полицейского участка все пятнадцать лет, что мы здесь живем, – и говорит:

– Спасибо, мисс Дюмон, можете идти.

Снова провал. Я на заднем сиденье в машине родителей. На коленях они – мои руки, мне дали их вымыть в участке.

Чистые руки. Мое предательство.

Я оборачиваюсь. Прижимаю ладони к стеклу. Полицейский участок становится меньше и меньше, мы удаляемся, уезжаем. Все хорошо, все позади, твердит мама. Мое предательство меньше в размерах, все дальше и дальше – темное пятнышко, неразличимая точка. Все, его нет.

Ее слово против моего.

Ее руки против моих.

Теперь я смотрю на них постоянно. Смотрю, когда завязываю ленточки на пуантах, когда выдавливаю зубную пасту из тюбика, когда отталкиваю Томми, говоря: «Не сейчас». Когда листаю в телефоне фотографии и думаю, что Рейчел с Гэрмони не сумели ничего заснять, потому что фотки так нигде и не всплыли за все эти годы. Когда крашу ногти на ногах в фиолетовый. Когда держусь за станок, разминаясь у себя в комнате. Когда складываю в чемодан балетный купальник. Когда застегиваю пуговицы на бирюзовой кофте. Когда расстегиваю браслет с подвесками, и он падает с запястья. Когда съедаю кусочек сыра. Когда сижу одна в комнате и ничего не делаю.

Я все смотрю на них. Не отвожу взгляд. Изучаю. Руки, которые никто не заподозрил в убийстве. Они убили двоих. Нет, троих – вместе с Ори. Мои чистые руки.

– А, вот ты где! – сказали за спиной.

Он отыскал меня здесь, на заросшем сорняками пятачке позади тюрьмы, огороженном проволочным забором. У моих ног яма размером с человеческий рост. Только теперь я одна. Солнце укатилось за деревья, в небе вот-вот проклюнется лунный серп.

– Здравствуй, Майлз.

Она ушла – должно быть, из-за него. Она не сказала в ответ: «Я люблю тебя». Так ведь, Майлз?

Он стоит на краю огорода, не говорит ничего.

– Пора назад?

– А ты не слышала, как мы тебя звали?

Качаю головой.

– Мы тебя обыскались. Сарабет в машине. Перепугалась, что ты пропала. Просила вызвать полицию.

Наверное, я пробыла между сном и реальностью довольно долго. Я видела только Ори в оранжевом комбинезоне, она копала яму и посмотрела на меня – оскорбленно, как на предательницу. Она ведь знает, как все было на самом деле, пусть ни она, ни я не скажем об этом вслух.

– Сарабет в машине?

Проверяю телефон. Я пропустила от нее кучу сообщений.

«Не смешно. Ты где?»

«Тут жууутко».

«Серьезно, где ты есть? Мы скоро поедем».

«Томми зовет к Деннису. Поедем?»

«Мне призрак щас чуть ухо не отъел. Аххахах! Шучу… Ой, не шучу».

«Мне тут не нравится».

«Правда, поехали уже. Выходи. Не пугай меня!»

И еще куча подобных. Бросаю читать. А мой парень не написал ни разу.

– Где Томми?

Майлз молчит.

– Он тоже в машине, или как?

Делаю шаг, сандалия скользит по мокрой земле, я оступаюсь и подворачиваю лодыжку – ту же, что и прежде. Если растяну ногу за неделю до отъезда в Джульярд и не смогу танцевать, клянусь, со мной случится истерика. Вытягиваю ногу, сандалия застряла в грязи.