Нова Рен Сума - Стены вокруг нас

– Что у тебя в руке? – спрашивает Майлз.

Я теряю чувство реальности. На короткий момент – так задерживаешь дыхание, поднявшись на пуанты – мне видится, что мы снова в тесном туннеле. Со всех сторон нас окружила зелень, неба не видно, темно, как под сводом плотно сросшихся деревьев. Он застал меня, он все видел, думаю я. В голове бьются отчаянные, яростные мысли. Кому отдать нож? Кто возьмет на себя вину на этот раз?

– Ничего, – говорю я.

И разжимаю пальцы. Перышко летит в глубокую яму. Лопата, которой копала Ори, прислонена к ограде – ржавая, покрытая ссохшейся грязью. Я же видела, у нее в руках она блестела, как новая.

Майлз смотрит на перышко. Оно летит целую вечность. Кружится в воздухе, будто невидимый призрак дует на него, заставляя плясать. Наконец, опускается.

Майлз знает, что это за перышко. Ори все ему рассказала. Он преградил мне путь. И он все знает.

Ори мне о нем почти ничего не говорила. Он обожал ее, это ясно. Ему нравилось просто сидеть в уголке и наблюдать за ней – брр! Он учился в ее школе, так что мы с ним почти незнакомы. Откуда мне знать, что у него на уме. Может, он успел напиться? Или с катушек съехал? Вдруг за спиной прячет нож и порежет меня на куски?

Где лопата? Дотянусь?

– Так где Томми? Это он идет? – машу рукой в сторону, пытаясь отвлечь.

Майлз и бровью не ведет.

– Он тебя бросил.

– Томми? Меня? Смешно.

– Если позовешь, он не придет.

Куда подевались Томми и Сарабет? Неужели сидят в машине? Вдвоем? Оглядываюсь вокруг. Длинная серая стена из камня, на огороженной баскетбольной площадке тоскливо торчат из земли два кольца. Никого.

– Кстати, все забываю спросить, – произносит Майлз изменившимся голосом, будто играет на публику. – Как тебе букет?

Это все-таки он. Он подложил тот букет, от которого меня бросило в дрожь. Конечно, кто же еще. Глупый мальчишка, который не знает, на ком сорвать зло.

Надо с ним поосторожнее, думаю я. Тем более он так и стоит у меня на пути.

– Спасибо, цветы прекрасные. Очень мило с твоей стороны. А тебе спектакль понравился? Мы идем, или как?

Трудно говорить спокойно, когда в голове звучит голос, очень похожий на голос Ори: «Он знает, ты знаешь, что он знает. Думаешь, он даст тебе так просто уехать в Нью-Йорк?»

Смотрю на него в упор. Бесчувственные, ничего не выражающие глаза. Плотно сжатый рот. Зачем он отпустил бородку? Спорю на что угодно, Ори невзлюбила бы эту чахлую растительность, а если вдруг нет, я бы извела ее насмешками, так что в конце концов она бы все равно возненавидела ее.

А сейчас мне хочется выдрать все до одного волоски у него с подбородка, желательно вместе с кожей.

Шагаю вперед, оставляю сандалию. Лопата теперь позади, до нее всего фут. Надо повернуться, совсем чуть-чуть, и дотянусь. Я ведь умею крутиться. Один поворот – и я ее схвачу. Он даже понять не успеет, как все произошло.

Вдруг раздается странный нездешний звук. Шепот, шорох, шелест дыхания. Рокот голосов прямо за плечом. Кто-то стоит позади?

Все стихает.

Меня сбивают с ног. Перед глазами искры. Я лечу вниз. Последнее, что вижу, – завязшая в грязи сандалия. Порвался ремешок. Надо будет пришить.

Надо мной возвышается Майлз. Возле него кружатся тени. Он не один. Ступню сводит судорогой. Яркая вспышка света, словно мелькнул луч прожектора. Тяну голову изо всех сил – я здесь, я здесь, свети на меня. Однако вспышка меркнет, обрушивается тьма, я в жуткой яме, совсем одна, все от меня отвернулись. Предатели.

Нам всем очень жаль. Жаль, что мы столько всего натворили в той – дотюремной – жизни. Жаль, что изводили других насмешками, подталкивали к ужасным поступкам или, наоборот, не сделали ничего, когда нужно было действовать. Мы сожалели о своей трусости. О соглашательстве. О горячем нраве. Какие же мы были наивные, ребячливые, медлительные, беспечные, бесчувственные, какие глупые!

Конечно же, многие сожалели, что преступили закон.

Сожалели о том, что взяли в руки нож или пистолет, о лжи, сорвавшейся с уст. Сожалели о гадких поступках, которые совершили – толкнули бабушку, пустили в ход бейсбольную биту, разбили окно. Сожалели о том зимнем дне на парковке у универмага «Севен-элевен», где у нас созрело решение, которое привело к целой череде пустых сожалений.