Василий Добрынин - Генрика

«А может, — сводил скулы Палыч, — и правда? Чего там: да взял, опрокинул Аленку, и все. И твоя — до копейки, вся!»

Да опять, холодок неуютный бежал по ногам к животу. Копейки с Аленки, подмяв ее, он не получит! Не та: она не боится. Она в него плюнет. «Пес дряхлеющий!» — сознавал он сам, понимая, что просто учуял в Аленке какую-то нежность, какой не познал ни с женой, ни вообще хоть раз в жизни. Ни с теми, кого, свою власть используя, он получает сейчас.

Никто не поймет: Аленка, в сравнении с бабами — так, пигалица; а, по сути сравнить — ангелок! Цветок ангельский! Что ж его мять? Насладиться, сорвав аккуратно, мечтает Палыч.

Он был в кабинете один. Прикрыл глаза. Все решалось. И все подходило к тому, что Аленка его… Аленка, которую он, отчего-то боится, — она будет трогать его руками. Не только руками, а губками — и не только в щечку… Все будет. Тулин на паровозе — должно теперь быть. Она все поймет. Придет, уже завтра, просить. А нет — жизнь сама подведет к итогу: Леха в рейсе; Палыч — у Аленки. А там, глядишь, рейс и черту подведет — военное время, — паровозы идут под откос!..

Он цепко ее прихватил — дьявол, который хотел купить душу ангела.

— Фройлен, Вам вас ист дас? Что хотель?

— Герр комендант. Мне к нему. Он вызывал меня.

— Вызываль?

— Да, раньше…

— Айн минут, фройлен!

— Я слушаю, фройлен!

— Вы меня вызывали, раньше…

— Я?

— Да, да, Вы. Стекольню там делать…

— Стекольня? Что есть стекольня?

— Ну, мастерская, стекла делать, окна…

— Кто вызываль?

— Вы.

— Найн. Фройлен, найн, не надо мне Вас. Не вызываль!

— Ну, давно…

— Не надо Вас, фройлен.

— Ну… — растерялась Аленка.

— Другой просьбы есть?

— Да, есть?

— Я слушайт.

— Тулин. Это мой муж, Тулин, в депо. Он работал в депо. Ремонт. Напильник. Ну вот, — стала жестом показывать герру, Аленка, — Напильник…

Обозначив одной рукой верх напильника, а другой — рукоять, она стала показывать, как им водят, туда-сюда.

— О, — посмотрев, улыбнулся комендант, — Вы сказаль, напиник?

— Напильник. Вот я хочу напильник, не машинист. Он теперь — машинист.

— Машинист, я, я…

— Вот, а я не хочу машинист. Он больной. Очень больной. Нога, — показала бедро Аленка, — короткая. И живот, — показала ладонью.

— Вы хотель как?

— Я хотель, хотела «напиник». Вот так, — она показала опять, напильник. Одна ладонь обхватила сзади, другая спереди. Туда-сюда, туда-сюда.

— Гут… — сказал герр

Она отвлеклась. Ладошка в обхвате, осталась у живота, а другая все так же: туда-сюда, туда-сюда…

— О-о! — оживился герр. И присмотрелся, как она, кулачком, в обхвате на толщину рукоятки напильника, водит рукой: от себя и к себе, от себя и к себе. И смотрит, при этом в глаза. Потом осмотрел Аленку, неторопливо, всю, сверху донизу. — Напиник?

— Да, я хочу «напиник». Нога, — показала она, — и живот, — показала тоже, — плохо…

— Фройлен, я тоже, хочу напиник. И, — Вы, фройлен, — напиник… Вы понимайт?

— Понимайт! — закивала Аленка.

— Гут — комендант улыбаясь в сторонку, спросил: — Туль-ин?

— Да, да, Тулин. Чтобы в депо.

Комендант наклонился к столу. Записал: — Туль-ин. Не машинист. Депо!

— Да, да, — радостно закивала Аленка.

— Гут, — сказал комендант, — фройлен. Депо. Завтра.

— Нет. Завтра, сегодня, и послезавтра, он на паровозе, в дороге. Паровоз! Он, — в даль махнула Аленка, — там! Через три дня — здесь.

— Еще просьб?

— Нет, нет. Больше нет. Спасибо!

Комендант по-немецки кому-то скомандовал в коридор. Появился солдат. Показав на Аленку, комендант дал ему распоряжение. Солдат повернулся к Аленке и пригласил идти.

Домой она прибыла на легковой машине комендатуры. Солдат ничего не сказал: ни слова не знал по-русски. Улыбался, пока ее вез, сказал: «Ганс». «Ну а я, — показала, ладошкой на грудь, улыбнулась она, — Аленка» Он пристально глянул, куда показала ладонь. Улыбнулся — понял. Добавил, может, что-нибудь, так, про себя; на своем… Он был очень любезен и проводил до двери.

Аленка считала себя счастливой.

Кочегар — машинист — единая связка! В военное время, цена этой связке особая — жизнь. Здесь она на двоих одна. Не может из них одному повезти. Или наоборот. Жив твой напарник — значит и у тебя все нормально, — и ты жив. Если наоборот, значит все — и тебя уже нет. Ах, кажется жив? Ерунда — ты догонишь его! Связка, в которой нельзя умереть в одиночку.

— Что-то с Гнатышиным ты не поладил?

— Я? — удивился Алеша.

— Ну, да, ты. Хотя он — человек мутноватый. Однако, к начальству близок. И от него кое-что зависит.