Педро Сарралуки - Для любовников и воров

Только когда все сели за стол, обнаружилось отсутствие Умберто. Пако встревоженно посмотрел на меня. Я пожал плечами и неопределенно махнул рукой в сторону кухни, указав на выходящую в сад дверь.

– Он прошел там уже давно, – сказал я. – В руке у него была бутылка арманьяка. Вряд ли он ушел далеко.

Я беззастенчиво наблюдал за реакцией Фабио и Полин. Они обменялись встревоженными взглядами. Она закрыла глаза и, приоткрыв губы, прошептала что-то, чего я не смог понять.

– Нужно идти искать его, – решил издатель. – Барашек подождет. Педро, пойдем вместе.

Пако надел резиновые сапоги и взял зонтик. Я ограничился тем, что накинул на себя непромокаемый плащ. Мы вышли из дома и направились к калитке. Пако освещал фонарем то одну, то другую сторону дороги. Наверное, под влиянием «Барона на ветвях», проходя мимо плакучей ивы, он осветил ее. Убедившись, что Умберто там не было, Пако пошел дальше. Тонкий луч света настойчиво прорывался сквозь дождь, рассеиваясь в глубине ночи или освещая какое-нибудь растение. Тяжелый и неуклюжий, как бык, издатель шел вперед, с силой шлепая по лужам, как будто желая своими шагами осушить землю.

Калитка была закрыта. Пако нетерпеливо повернулся к особняку. Оттуда дом, со своим мерцающим светом, казался кораблем, плывущим по воле волн в невидимом океане. Свет фонаря медленно описал широкий полукруг.

– Куда же, черт возьми, подевался этот кретин? – проворчал издатель.

Пако решил, что будет лучше, если мы обойдем сад по отдельности. Сам он отправился вдоль забора к тому месту, где прошел Умберто со своей бутылкой. Я же, без фонаря, должен был обойти дом в противоположном направлении. Почти ничего не видя, я шел, спотыкаясь и повторяя имя Умберто. Проходя мимо птичника, я услышал донесшийся изнутри стон. Дверца ограды была открыта, но птицы сидели в своем домике. Я заглянул внутрь. Там стоял удушающий запах. В темноте притаилась многочисленная, настороженная и недоверчивая масса пернатых. Достаточно было одного крика, для того чтобы устроить хаос. Я хотел осторожно двинуться вперед, но наткнулся на что-то большое и мягкое. Снова послышался стон. Я нагнулся и погладил по спине собаку издателя. «Что ты здесь делаешь? – сказал я ей. – Ты же не птица». Животное ответило мне сопением и долгим горловым звуком, как будто с трудом заглатывало целую змею.

Нужно было поскорее вывести собаку оттуда, пока она не перепугала всех птиц. Я потянул ее за ошейник, но она даже не пошевелилась. Я присел, чтобы, опершись о пол, вытащить собаку, и в этот момент моя рука наткнулась на ботинок. Я повернулся и с опаской ощупал мокрую ногу. Умберто нашелся. Я позвал его, но не получил ответа. Несчастный сидел, прислонившись к стене птичника. Нащупав грудь Умберто, я взял его за отвороты пиджака и слегка встряхнул. Я положил ему руку на лоб: он был такой холодный, что на мгновение я подумал, что Умберто умер. Я снова стал трясти его, до тех пор пока он не заворчал. Потом он издал хрип, задушенный слюной или рвотой. Я взял его под мышки и выволок из птичника. Оказавшись на воздухе, я поднял его, взвалил на спину и, пошатываясь под тяжестью тела, потащил в особняк.

Наше появление вызвало небольшой переполох. Только Долорес, привыкшая, по-видимому, к таким сценам, осталась сидеть за столом, держа в руке бокал вина и изобразив на своем лице смертельную скуку. Полин очень нервничала. Она не находила себе места и в конце концов, забившись в угол, расплакалась. Исабель стала утешать ее. Антон Аррьяга, ходивший за нами по пятам, но бывший не в состоянии прикоснуться к лежавшему без сознания Умберто, предложил привести его в чувство рюмкой виноградной водки. С помощью Фабио и издателя я отнес Умберто в его комнату. Там мы его раздели, вытерли и уложили в постель. Несчастный Умберто икнул и выплюнул желчь на подушку. Я собирался вытереть ее, но Пако остановил меня:

– Хватит-хватит. Пойдемте вниз. Пускай он отдыхает.

Вскоре мы опять сидели за столом. За окном продолжал лить дождь, но теперь мы были внутри корабля, и нам все было нипочем. Даже то, что корабль плыл неизвестно куда, поддаваясь прихоти волн. По крайней мере именно это чувство хотел внушить нам Пако. Он сделал мне нетерпеливый знак, чтобы я резал и подавал барашка. Стремясь во что бы то ни стало наладить обстановку, Пако решил сам откупорить бутылку своего лучшего вина. Он взял штопор и посмотрел на него как на инструмент, сконструированный безумным ученым. Поколебавшись несколько мгновений, Пако передал бутылку и штопор Фабио: