Педро Сарралуки - Для любовников и воров

– Проблема в том, что этого рассказа нет ни у кого в голове, – высказал свою мысль Антон Аррьяга, – в этом-то и загвоздка. Чтобы написать рассказ, нужно видеть его прежде, как призрак, маячащий в воздухе. А этот рассказ никто не видит, поэтому он не существует.

– Дайте мне поиграть с этой идеей, черт возьми! – запротестовал издатель.

Но это была вовсе не игра, и к тому же Антон отчасти ошибался. Здесь был человек, видевший этот рассказ, но бывший не в состоянии или не хотевший писать его. Многие истории навсегда остаются повисшими в воздухе, как несбывшиеся мечты: та же участь постигла бы и этот рассказ, если бы не вмешательство алкоголя.

– Если вам так нравятся призраки, я покажу вам его, – тихим голосом сказал Умберто. Пока все разглагольствовали, он пил арманьяк – в этом доме всегда кто-то слишком злоупотреблял спиртным. – Этот Рассказ будет завершенным, не беспокойтесь. И закончу его я сам, без трупов и наркотиков. Очень они мне нужны! Это рассказ в стиле Монтерросо, очень лаконичный. В нем говорится следующее. Я уже собирался ложиться спать, когда зазвонил телефон. Поколебавшись несколько секунд, я решился снять трубку. Удивительно нежный голос нетерпеливо произнес: «Я в отеле «Монако», номер 214. Приходи скорее». Я узнал голос Мануэлы, но не пришел на свидание. Через несколько дней я спросил ее, не встречается ли она с другим мужчиной. Я платил ей огромные деньги, чтобы она этого не делала. Мануэла невинно посмотрела на меня и сказала, что неспособна на измену. Я поверил ей, я должен был ей поверить. Но она никогда не упрекнула меня в том, что я не пришел на свидание в отеле. Все женщины лгут из жалости или из любви к запутанным романам.

Он пьяно засмеялся и нетвердо протянул руку, ища бутылку арманьяка. Это беззастенчивое упоминание о Полин вызвало во мне неожиданный всплеск. Я интуитивно ощутил, что настоящая причина интереса была не здесь и что она не имела ничего общего с этим собранием. Рассказ Умберто, как случается иногда с жизнью, не мог быть написан, потому что он находился в руках других людей.

Я оставил на столе трость, которую чистил, и выглянул в сад через кухонную дверь. Дождь лил не слишком сильно, но было очень холодно. Сад казался навсегда заброшенным. Я уже хотел пойти вдоль стены дома к пристройке, где находилась комната Полин, когда заметил Фабио, шедшего с другой стороны. Он выбрался через главную дверь, чтобы мы его не увидели, и шел, глядя в землю. Я остался на кухне и, притворившись, будто чищу плиту, следил за Фабио краем глаза. Он прошел мимо открытой двери, бросив внутрь обеспокоенный взгляд. Я пошел вслед за ним, не чувствуя ни дождя, ни холода, а лишь растущую отчужденность, как будто я взглянул на себя со стороны и внезапно обнаружил, что тот, кого я видел, вследствие какого-то странного превращения был не я. Эти шаги сейчас делал другой человек, однако в то же время я чувствовал их своими.

Дойдя до угла, я выглянул. Фабио постукивал костяшками пальцев в стекло одного из окошек. Я всеми силами своей души пожелал, чтобы ничего не произошло, чтобы Полин глубоко спала и не открыла ему. Но окно отворилось, и Фабио что-то сказал, одну лишь фразу. Я отдал бы десять лет своей жизни за то, чтобы узнать, что он сказал, что следовало говорить женщине, тайно добиваясь ее, – потому что именно из-за незнания этой загадочной формулы я стоял сейчас, раздавленный одиночеством, на этом углу под дождем, как персонаж рассказа, который никогда не будет написан. Я спрашивал себя снова и снова, как должен был мужчина объясниться в любви, чтобы стать героем романа, чтобы женщина приняла его тайком в своей комнате. Как мало оставалось во мне тогда того удовольствия, которое я испытывал вчера в этом же саду, счастливо далекий всему, невидимый и свободный! Когда руки Полин высунулись наружу и обхватили Мокрую голову Фабио, я почувствовал на мгновение, Как они сжимают мне виски. На смену этому физическому ощущению пришло совершенно противоположное. Моей душой завладело отчаяние, подобное насосу, вытягивавшему у меня воздух из легких, душившему меня.

Фабио изо всех сил пытался пролезть в узкое оконце. Он нелепо болтал ногами в воздухе, ища опоры. Я подумал, что Полин тянула его изнутри. Мне очень хотелось схватиться за нога Фабио, чтобы не дать ему проникнуть в кабинет, и самому оказаться в объятиях первой женщины, которой я осмелился сделать подарок. Мне не давала покоя мысль, что моя шляпа будет валяться на софе вместе с остальными. Тогда я вспомнил, как Полин в начале прогулки взяла меня под руку и прошептала (я почувствовал ее дыхание, легкую струю горячего воздуха на своей мочке), что на ней была надета моя шляпа. Какой смысл был в этом выборе? Какой толк, если потом в ее спальню проникал Фабио, а не я?