И снова Дездемона-Джульетта возлежала, и снова Отелло — уже в быстром темпе — начал раздеваться, аккуратно складывая носки, ремень от брюк, брюки. Подумав, он выставил обувь не под кровать, а за условную дверь. Бабушка уже лежала под стулом и икала от смеха.
— Что не так? — спрашивал режиссер.
Бабушка не могла ответить. Только в тот момент до нее дошло, что Джульетта играет Дездемону, и она уже не могла успокоиться.
— Что, скажи! — воскликнул Магомет.
— Как тебе сказать, дорогой…
— Как есть скажи! Для чего я тебя звал?
— Ну где ты видел, чтобы Отелло, собираясь задушить Дездемону, раздевался, да еще и так аккуратно складывал одежду? И ботинки ставил один к одному? Это же страсть! И вряд ли Отелло носил обувь, тем более ботинки.
— Гениально! — опять воскликнул Магомет. — Азамат, ты все понял? Зачем ты так аккуратно складываешь одежду? Складывай неаккуратно! И стой босиком!
— В носках? — уточнил Азамат.
— Да, стой в носках, а потом их бросай неаккуратно. Разбрасывай, как будто у тебя страсть!
Азамат покорно кивнул. Он снял один носок и кинул его на кровать. Потом второй. Рядышком. Ремень с брюк он все же сложил в аккуратную змейку.
— Ну что, лучше? — спросил Магомет у бабушки.
— Нет, хуже! — Бабушка опять хохотала. — Ты же трагедию ставишь, а не комедию. Откуда у Отелло ремень? Откуда у него брюки? И почему он у тебя в спортивных штанах? Это какая-то новая интерпретация Шекспира.
— Я не буду без брюк! Как я могу лечь в кровать без брюк? — закричал Азамат. — Что мне скажет Ася? И уважаемая Джульетта будет против!
— Я не буду против, — ответила уважаемая Джульетта.
— Нет! — вскрикнул Азамат и ушел в дальний угол сцены.
— Ничего не могу с ним поделать, — начал объяснять Магомет, — он так любит свою жену, что даже на сцене продолжает ее любить. Гениальный актер, но привык все по местам складывать. Он даже табуретку уронить не может. А если уронит, то сразу ее поднимает. Ты думаешь, я не хотел сделать ему нормальный костюм? Еще как хотел! Даже ткань нашел! Но Азамат не хочет выглядеть как женщина и не может лечь в постель с другой женщиной. Я ему говорю: уважаемая Джульетта — твоя родственница. Не посторонняя женщина. Ася — умная женщина, она поймет. Нет, не хочет. Платье не хочет, бросать ничего не хочет, в постель ложиться тоже не хочет! Хотя что я говорю? Он хочет, очень хочет, но не может.
Бабушка уже плакала от смеха.
— А душить Дездемону он хочет? — спросила она.
— До этого куска мы еще не дошли, — ахнул режиссер. — Азаматик, дорогой, скажи, тут Мария спрашивает, а ты Дездемону душить хочешь?
— Хочу, но не могу.
Азамат говорил «хачу» и «нэ могу».
— Магомет, боюсь, тебе придется отказаться от Шекспира, — сказала бабушка.
— Как отказаться? Зачем отказаться? Поставить Шекспира — мечта моей жизни! Зачем я тогда живу, если не могу Шекспира поставить? Мария, ты такая умная, все знаешь, все спектакли видела. Скажи, может, другую пьесу поставить? Где Азамату не придется раздеваться и ходить в платье? — с надеждой спросил режиссер.
— Магометик, дорогой, нет такой пьесы у Шекспира.
— Ты знаешь, что сейчас сделала? — Режиссер изобразил такую трагедию, что Азамату как актеру должно было стать стыдно. — Ты меня убила!
— Магомет, ну поставь Чехова.
— Чехов! Да! У него на стене висит ружье, да? И оно в конце пьесы должно выстрелить! Правильно? Я читал!
— Магометик, это образное выражение. Драматургический принцип.
— Ну и что? Я же могу повесить на стену ружье?
— Да, и пистолет можешь. Ружье, пистолет — не столь важно.
— Тогда я повешу на стену кинжал!
— Зачем? — не поняла бабушка.
— Чтобы было красиво!
— Если ты повесишь кинжал, то этим кинжалом кто-то должен кого-нибудь зарезать.
— Кто так сказал?
— Чехов сказал.
— А Чехов не сказал, что если висит люстра, то она должна упасть? Или если у меня деревья, то я должен их срубить? Нет? Значит, у меня будет висеть на стене кинжал! А какую пьесу ставить?
— «Три сестры», «Чайка», «Вишневый сад».
— А мне какая подойдет? — подала голос Джульетта-Дездемона.
— «Чайка».
— Магометик, тогда ты будешь ставить «Чайку»!
— Почему? Я еще не выбрал!
— Или ты выбрал «Чайку», или я пожалею, что вышла за тебя замуж. Так пожалею, что ты пожалеешь сто, нет, двести раз!
Главный режиссер театра был долго и счастливо женат на своей главной актрисе.
— Летта, дорогая, ну как ты можешь сейчас об этом говорить? — опять изобразил трагедию режиссер.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу