Маша Трауб - Моя бабушка – Лермонтов

Алик бегал по полю и пытался что-то снять. Алан делал попытки удержать в более или менее стоячем виде военкома, которого доставил водитель Эльбрус часом раньше, вытащив из-за стола.

И вдруг раздался шум. Все задрали головы и уставились в небо. Над головами пролетел самолет-кукурузник. Сделал круг и зашел на новый. Кукурузник летел так низко, что дети невольно присели. Женщины кинулись к детям.

— Что случилось? — кричали все.

Никто не знал, откуда над полем появился кукурузник и почему не улетает.

Зайдя на третий круг, кукурузник выпустил нечто, похожее на облако. Дети закашлялись, женщины стали хватать детей и стариков и уводить их с поля, молодые парни нацепили противогазы. Алик снимал. Военком глотнул из фляжки. Лица испуганных детей, ополоумевших от ужаса женщин, стариков, которые смотрели в небо и никуда не бежали. Они принимали судьбу в любых ее проявлениях, пусть даже в полете кукурузника. Бабушка пыталась призвать всех к спокойствию, что было бесполезно. Она кричала, что это кукурузник и бояться нечего. Ну залетел не туда, с кем не бывает? Алан с военруком пили коньяк, как в последний раз.

Кукурузник зашел еще на один круг и снова выпустил облако. Нет, на поле не началась паника. Дети сами выстроились в колонны и послушно пошли. Женщины под руки выводили стариков. Молодые ребята сорвали с себя противогазы, отдали их детям и бросились помогать женщинам. Бабушка стояла посреди поля. Она была в ужасе. От того, что люди ее не слышали. Она кричала, что это кукурузник, что никакой химической атаки нет, но люди… им было страшно.

Алик продолжал щелкать затвором.

Варжетхан в сопровождении врачей местной больницы оказывала первую помощь — дети кашляли, матери хватались за сердце.

Уже поздно вечером Алик, бабушка, Алан и Варжетхан, которая весь день бегала по селу со своими настойками и помогала в местной больнице, собрались в редакции. Алик выложил на стол фотографии, которые успел проявить и напечатать, чтобы выбрать одну и отправить на согласование в горсовет. Все молчали. Никто не знал, что сказать. Алик все-таки был гениальным фотографом. Он снял все — страх, ужас, горе, обреченность, героизм, панику, самопожертвование. Бабушка в парадном костюме и в орденах посреди поля. Кричит куда-то в небо. Военком, застывший на месте как вкопанный. Варжетхан, склонившаяся над стариком. Что просил райсовет? Лица? Лиц было много. Все молчали, разглядывая фотографии. Зашла Альбина и принесла еду — никто с раннего утра ничего не ел. Она смотрела на фото, разложенные на столе, и плакала. Тихо и беззвучно. Как плачут женщины в моменты настоящего горя. Все ждали, что скажет бабушка.

— Так, мы ничего отправлять не будем, — наконец, произнесла она. — Мы дадим фото на первой полосе. Без текста. Только фотографию. Под заголовком про возможную химическую атаку. И все остальные фото на развороте. Без подписей. Алик, выбери на свой вкус. На свой, — подчеркнула бабушка. — Узнаю, кто там летал, лично убью.

Газета вышла с фотографиями, которые не прошли согласование. Номер разошелся по соседним селам. Газету передавали соседям, плакали. Черно-белые фотографии. Лица. Изрытое поле. Лица стариков, детей. Противогаз с сорванным шлангом. Ужас в глазах парня, которому достался противогаз без стекол. Женщины, которые выводят стариков и детей. Ребенок, которому молодой парень пытается надеть противогаз. Вся газета была посвящена угрозе химической атаки.

— Нас всех уволят, — сказал Алан.

— Ну и пусть, — ответила бабушка, любуясь номером и складывая газету в отдельную папку, в которую попадали только те номера, которые ей были по-настоящему дороги.

— Что делать с Тенгизом? — спросил Алан.

— А что ты с ним сделаешь?

Бабушка выяснила, что в тот день над полем летал Тенгиз — главный пилот кукурузника. И единственный. Надо было опрыскать поле, но Тенгиз накануне гулял на свадьбе брата и очень за брата радовался. Так радовался, что поутру свернул не туда. Ошибся направлением. Когда он пролетал над полем, то удивился — откуда столько людей? И почему поле стало зеленым? Сделал еще один круг, чтобы рассмотреть поподробнее — дети, женщины, парни выстроены. Пока разворачивался, случайно нажал на кнопку сброса удобрений. Не специально же! Просто свадьба у брата, так радовался за брата, так хорошо отмечали! Когда он понял, что удобрения уже сбросил, то вернулся на базу — поле назначения опрыскивать было уже нечем. Свадьба продолжала гулять, Тенгиз снова радовался за брата, который так хорошо женился — на такой красивой девушке, из такой хорошей семьи! Про удобрения он и не вспоминал. Собирался позже расспросить, что там на поле происходило — может, праздник какой. Но не до этого было — Тенгиз то тосты произносил, то танцевал. Бабушка нашла его на этой самой свадьбе и чуть не убила. Она вытащила его из-за стола, протащила к колодцу, вылила на него ведро воды и устроила допрос. Потом опять чуть не убила. И еще три раза пыталась убить. Тенгиз обещал больше не пить, никогда, опрыскать поля за свой счет, устроить детям экскурсию по кукурузнику и вести в местной школе кружок авиации. Еще бабушка потребовала у Тенгиза пройти по всем домам и объяснить перепуганным жителям, что никакой химической атаки не было. Что это он, с похмелья, распылил не туда удобрения. И извиниться. И быть готовым к тому, что его убьют перепуганные женщины. Много раз. Тенгиз не хотел ходить по домам, но бабушка его заставила. Она шла позади и пихала его своим наградным пистолетом в очередные ворота. Тенгиз знал, что бабушка, главный редактор газеты, просто так размахивать наградным пистолетом не станет. Так что покорно шел, извинялся.