Александр Тарнорудер - Остановить песочные часы

Похороны Даны назначены на два часа дня. Мне приходит мейл с подробной картой и указанием места стоянки. Это что-то новенькое — обычно все ограничивается траурным объявлением, непременным венком от фирмы и автобусом для сотрудников соответствующего отдела. Выясняется, что мы с Иланой соседи, живем в пяти минутах езды. Если бы не карта, то я бы припарковала машину прямо у дороги и прошла сотню метров пешком. Меир настаивает на точном соблюдении полученных указаний, и мы даем огромного крюка. Извилистая дорога выводит из городка и петляет мимо теплиц и апельсиновых садов. В конце упираемся в группу распорядителей, преграждающих нам дорогу.

— Вы куда? — следует довольно идиотский вопрос, поскольку, кроме кладбища, дорога никуда не ведет.

— На похороны, конечно, — удивленно отвечает Меир.

— Здесь только по списку, — мужик в форме охранной фирмы оглядывает машину.

— Но мы получили карту, — неуверенно возражает Меир.

— Вот эту, — я протягиваю в окно распечатку.

— А, ну тогда другое дело, вас там дальше встретят, — небольшая толпа расступается и дает проехать.

На маленькой стоянке вплотную друг к другу стоит около десятка автобусов, так что выехать может только последний. Мое имя проверяют по упомянутому списку и указывают место между крутым джипом и минибусом популярного канала телевидения. Паркуемся у бетонного забора, отделяющего стоянку от дороги, по которой мы ехали десять минут назад. Кладбище совсем небольшое, втиснутое между эвкалиптовой рощей, фруктовыми садами и дорогой. Оно не приспособлено к наплыву такого количества людей. К кладбищенскому домику приблизиться невозможно, и народ рассыпается между вплотную подступающими к нему могилами. Меир решает пойти в обход, и мы пробираемся вдоль линии эвкалиптов. Мои босоножки мгновенно вязнут в глубоком песке, и я порываюсь их снять.

— Не надо, — Меир показывает на груды мусора, валяющегося под деревьями, — здесь все что угодно может быть.

Пристраиваемся в стороне от толпы под навесом над одной из могил. Я даже не знала, что в Израиле ставят над могилами навесы. Прямо за нами начинается свободное пространство, частично заполненное бетонными сотами, приготовленными для потенциальных клиентов. Люди все прибывают, и скоро почти все кладбище забивается нашими сотрудниками, среди которых я узнаю несколько лиц, входящих в руководство компании. Вице-президент, тот самый, по связям, останавливается неподалеку от нас, достает телефон и яростно принимается кого-то распекать.

— Полный бардак! — доносится до меня, — хотите, чтобы это по телевидению показали?

Через минуту, как по мановению волшебной палочки, появляется охрана со стоянки, и просит публику отойти от могил на свободное место в сторону апельсинов и эвкалиптов. Центральную дорожку тоже освобождают, и в ее конце располагается съемочная группа. Рядом с дорожкой над одной из бетонных ячеек служители устанавливают брезентовый навес. Обычно он служит для защиты от дождя, но сегодня на небе лишь палящее солнце. Никогда еще не видела на кладбище столько народа. От шоссе доносится трезвон клаксонов, и, похоже, там образовалась нешуточная пробка. Людской гул слегка затихает, и можно расслышать обрывки Кадиша. Еще через несколько минут появляются носилки с завернутым в саван телом и распевающие молитву работники похоронной компании. За ними, как водится, медленно следует семья. За семьей — директорат нашей компании во главе с генеральным.

Процессия останавливается под навесом рядом с могилой. Официальные лица располагаются на центральной дорожке слегка поодаль. Менее важные члены делегации под напором толпы вытесняются в стороны, в том числе и в нашу. К нам сразу же подходит охранник и требует отойти подальше, освободив место для свиты. Через мгновение его отталкивает Зива.

— Далит, я тебя всю дорогу ищу. Ты почему на звонки не отвечаешь? — сердится она громким шепотом.

— Я как-то считала, что телефон нужно выключать в определенные моменты.

— Пойдем, пойдем, — она тащит меня за руку, пробираясь через толпу вперед.

— И эта пигалица туда же, — слышу замечание откуда-то сбоку.

В конечном итоге, она выталкивает меня в первый ряд и сует в руку какую-то бумажку. Я поначалу не понимаю, что произошло, и оглядываюсь на Зиву. Она делает мне страшные глаза и кивает куда-то вперед. Только в следующий момент я осознаю, что на меня направлены как телекамера, так и взгляды сотен моих сотрудников. Боже милостивый! Первая мысль о том, что же я на себя нацепила: застиранная майка, мятые брючата и изрядно поношеные босоножки, в которых я к тому же прошлась по глубокому песку. Вот пугало-то огородное, хорошо еще, что все черное. Тем временем служка кончает молитву, и вперед выходит брат Даны. Ему на вид лет двенадцать, вытащенная из кармана бумажка дрожит в его руках. Читает он, шмыгая носом, запинаясь и повторяясь, и, как водится, прося прощения у сестры. Через пару минут трястись начинают даже его колени, и отец встает рядом с ним и обнимает его за плечи. Я смотрю сзади на поникшую Илану и понимаю, что сил у нее нет уже ни на что, даже на слезы.