Эдвард Форстер - Морис

Морис ответил:

— Немного, — в надежде, что так оно и будет. И правда — стало чуть-чуть темнее.

— Что вы видите?

— Позвольте, раз в комнате темно, что я могу видеть?

— А что вы видели в прошлый раз?

— Картину.

— Совершенно верно, что еще?

— Что еще?

— Да, что еще? Ды… Ну, ды…

— Дырку в ковре.

— А дальше?

Морис изменил позу и ответил:

— Я через нее перепрыгнул.

— Ну, а дальше? Морис молчал.

— А дальше? — вновь прозвучал настойчивый голос.

— Я вас прекрасно слышу, — сказал Морис. — Проблема в том, что я не могу отключиться. Сначала я и правда почувствовал какой-то легкий дурман, но теперь я столь же бодр, как и вы. Сделайте еще одну попытку.

Они попробовали опять, но безуспешно.

— Что, черт возьми, могло случиться? На прошлой неделе вы справились со мной без труда. Как вы это объясняете?

— Вы не должны мне сопротивляться.

— Да не сопротивляюсь я, чтоб ему пусто было!

— Сегодня вы менее внушаемы, нежели в прошлый раз.

— Я не знаю, что бы это значило, поскольку не специалист в вашем жаргоне, но клянусь от всего сердца — я хочу вылечиться. Я хочу быть, как все остальные мужчины, а не как эти отщепенцы, с которыми никто не желает…

Они попробовали опять.

— Выходит, я один из тех двадцати пяти процентов ваших неудач?

— На прошлой неделе мне кое-что удалось с вами сделать, но у нас действительно случаются неожиданные разочарования.

— Неожиданное разочарование, вот я, выходит, кто? Ну же, не скисайте, не сдавайтесь, — загоготал Морис, наигранно подначивая доктора.

— Я не собираюсь сдаваться, мистер Холл.

И снова их ждала неудача.

— Что со мной стряслось? — спросил Морис внезапно упавшим голосом. Он говорил как отчаявшийся человек, но у мистера Ласкера Джонса имелись ответы на любые вопросы.

— Боюсь, я могу посоветовать вам только переехать жить в страну, которая приняла Кодекс Наполеона, — сказал он.

— Не понимаю.

— Например, во Францию или Италию. Там гомосексуализм не считается преступлением.

— Вы хотите сказать, что француз может быть с другом, не боясь угодить в тюрьму?

— Быть? Вы имеете в виду, совокупляться? Если оба они совершеннолетние и не делают это в вызывающей для общества форме, то несомненно.

— А будет когда-нибудь в Англии такой закон?

— Сомневаюсь. В Англии всегда с неохотой принимали человеческое естество.

Морис понял. Он сам был англичанин, и его самого волновали только собственные беды. Он грустно улыбнулся.

— Тогда получается вот что: всегда были и всегда будут люди вроде меня, и всегда они подвергались гонениям.

— Это так, мистер Холл; или, как предпочитает утверждать психиатрия, всегда были, есть и будут все мыслимые типы личности. И вы должны запомнить, что в Англии ваш тип когда-то приговаривали к смертной казни.

— Неужели это было? С другой стороны, они могли спрятаться. Англия не сплошь заселена, и не везде есть полиция. Люди моего сорта могли бы убежать в леса.

— Да что вы! Не уверен.

— Да нет, это только мое предположение, — сказал Морис, положив гонорар. — Мне вдруг пришло на ум, что это, скорее, могло быть у греков. Фиванские воины, и прочее. Это вполне вероятно. Иначе непонятно, как они могли уживаться вместе, особенно если происходили из столь разных классов.

— Любопытная теория.

Слова так и рвались из него, и он сказал:

— Я не был с вами откровенен.

— По всей видимости, мистер Холл.

Как спокойно было с этим человеком! Наука лучше, чем сочувствие, если только это наука.

— После нашей встречи я согрешил с одним человеком. Он простой егерь. Я не знаю, что мне делать.

— Едва ли я могу дать вам совет на этот счет.

— Знаю, что не можете. Но вы можете сказать, не он ли был причиной, помешавшей мне погрузиться в сон. Мне это очень интересно.

— Никому нельзя помешать против его воли, мистер Холл.

— Мне показалось, что это он не дает мне впасть в транс, и я дорого бы дал — как это глупо — если бы у меня в кармане сейчас не лежало от него письмо. Прочтите, раз уж я вам все рассказал. Я чувствую себя словно на вулкане. Он необразованный человек, он окружил меня своей властью. Может это письмо стать поводом для судебного преследования?

— Я не юрист, — промолвил невозмутимый голос, — однако не думаю, что оно может быть истолковано как содержащее угрозу. Впрочем, посоветуйтесь по этому поводу с вашим адвокатом, а не со мной.

— Извините, и все-таки вы меня успокоили. Не могли бы вы оказать такую любезность — погипнотизируйте меня еще разок. Я чувствую, что теперь, когда я вам все рассказал, я смогу отключиться. Я надеялся исцелиться, не выворачиваясь наизнанку. А бывает так, что чья-то власть сохраняется над людьми даже во сне?