Эдвард Форстер - Морис

— Это кто, твой старый партнер?

— Да, а после Ада выходит за Чепмена.

— Это я уже слышал. А как насчет августа? Сентябрь отпадает, почти наверняка состоятся довыборы. А ты приезжай в августе, как раз успеешь на крикетный матч «усадьба против деревни».

— Спасибо, наверно, приеду. Ты напиши туда поближе.

— О, конечно! Кстати, у Анны есть сто фунтов свободных денег. Не мог бы ты их повыгодней разместить на ее имя?

— Непременно. Чего она хочет?

— Предпочитает довериться твоему выбору. Четыре процента в год были бы для нее пределом мечтаний.

Морис перечислил названия некоторых ценных бумаг.

— Я бы хотела последнее, — послышался голосок Анны. — Не запомнила название.

— Вы прочтете его в договоре. Будьте любезны, какой у вас адрес?

Она продиктовала.

— Отлично. Отправите чек, когда получите извещение. А лучше так: я сейчас дам отбой и сразу куплю для вас то, что вы хотите.

Он так и сделал. Их общение и должно протекать именно в таком ключе. Какими бы любезными ни казались Клайв и его жена, он неотступно чувствовал, что они находятся на другом конце телефонного провода. После ленча он выбрал для них свадебный подарок. Первым движением было купить что-нибудь подороже, но, поскольку он был всего лишь восьмым в списке друзей жениха, это выглядело бы неуместным. Платя три гинеи, он поймал свое отражение в стекле за прилавком. Каким основательным молодым человеком он стал — спокойным, почтенным, цветущим, без налета вульгарности. На таких, как он, Англия действительно может положиться. Мыслимо ли, что в прошлое воскресенье он едва не изнасиловал мальчишку?

На исходе весны он решил проконсультироваться с доктором. Это решение — весьма не свойственное его темпераменту — подстегнул жуткий случай в поезде. Морис предавался болезненным мечтаниям, и выражение его лица вызвало догадки и надежды у единственного, кроме него, пассажира в том вагоне. Человек этот, тучный, с сальным лицом, сделал непристойный знак, а Морис, забыв осторожность, ответил. Тут же они оба встали. Попутчик улыбнулся, после чего Морис сбил его с ног, что было сурово по отношению к этому немолодому мужчине, у которого из носа кровь потекла прямо на сиденье, и тем более сурово, так как бедняга забыл себя от страха, что Морис дернет веревку сигнализации. Он лопотал извинения, предлагал деньги, а Морис, нахмурив брови, возвышался над ним и видел в этой отвратительной, позорной старости свою собственную.

Он не выносил саму мысль о докторе, но был не в силах справиться со своей похотью без посторонней помощи. Она, столь же незрелая, что и в детстве, стала во много раз сильнее и бушевала в опустошенной душе. Он мог «держаться подальше от молодых людей», как по наивности для себя решил, но не мог держаться в стороне от своих видений и часто совершал грех в сердце. Любое наказание было бы предпочтительнее, ибо он полагал, что доктор его накажет. Он мог бы вытерпеть любой курс лечения при условии исцеления, а даже если и нет — то он был бы хоть чем-то занят и имел бы меньше минут для пагубных мечтаний.

У кого же ему проконсультироваться? Молодой Джаввит был единственным доктором, которого он хорошо знал, и на следующий день после той злополучной поездки он ухитрился как бы невзначай обронить: «Интересно, вы за вашу практику сталкивались когда-нибудь с выродками оскар-уайльдовского типа?» На что Джаввит ответил: «Нет, это, слава Богу, по части психиатров», и это отбило охоту, да, может, оно и лучше — проконсультироваться с кем-то, кого он никогда не увидит впредь. Он подумывал о специалистах, однако не знал, есть ли таковые для его болезни и будут ли они хранить тайну, ежели он им доверится. По всем прочим вопросам он мог получить совет, но по этому, который затрагивал его ежедневно, цивилизация хранила молчание.

В конце концов он отважился на визит к доктору Бэрри. Он знал, что придется туго, но старикан, несмотря на свою грубость и задиристость, был совершенно надежен и чувствовал к Морису еще большее расположение с тех пор, как тот оказал любезность Дикки. Они никоим образом не были друзьями, что лишь упрощало дело, и Морис так редко бывал у них в доме, что будет небольшая разница, если ему откажут от этого дома вовсе.

Он отправился холодным майским вечером. Весна выдалась — одно недоразумение, и лето также обещало быть никудышным. Прошло ровно три года с тех пор, как он шел сюда под благоуханными небесами, чтобы выслушать лекцию о Кембридже, и его сердце забилось быстрее, памятуя, как резок тогда был старик. Сейчас Морис застал его в хорошем настроении за игрой в бридж с дочерью и супругой. Доктор настоятельно приглашал Мориса быть четвертым.