Вионор Меретуков - Дважды войти в одну реку

Минут пять экспериментаторы созерцали бездыханное тело строителя Вавилонской башни. Вдруг тело древнего государя на глазах стало истаивать, обесцвечиваться и уменьшаться в размерах, и через мгновение от Навуходоносора, его дивного обмундирования, крокодиловых сандалет, золотых блях и цепей не осталось и следа.

Профессор Зубрицкий, привыкший мыслить аналитически, первым пришел в себя.

— Вот что может случиться с каждым из нас! Вот что ждет всех нас в самом ближайшем будущем! — старина Гарри обвел всех провиденциальным взглядом и поднял над головой руку с вытянутым указательным пальцем. — Теперь вы видите, какой дрянью потчует нас Шнейерсон. Только закалка и врожденное чувство меры спасают нас от отравления сивушными маслами…

— Я выпиваю под настроение полтора литра водки, — ангельским тоном произнес Тит, — это, по-твоему, и есть врожденное чувство меры?

Друзья решили сделать перерыв. Чтобы обменяться впечатлениями.

— Вроде бы я должен был несказанно удивиться, — сказал Тит, вытирая салфеткой пот со лба. — А я не удивился.

— И я, — сказал Колосовский. — Хотя, когда заговорил картавый… Да и этот… с томагавком…

— Вы удивляетесь, что не удивились! Да вас, старых хрычей, ничем не проймешь! Вот я так уж действительно удивился. Очень удивился. Я ошарашен. Надо отвлечься… Вы не находите? — спросил Раф. — Гера, расскажи нам что-нибудь… этакое… Ты умеешь…

— Можно. А что бы ты хотел?

— Какую-нибудь гнусность о Тите, — попросил Раф. — Я думаю, это несложно.

— Я тоже думаю, что это несложно. Но все же, почему о Тите?

— Мишень уж больно соблазнительная. И потом, Тит в последнее время непомерно возгордился. Его необходимо нелицеприятно осадить.

Лёвин кивнул головой:

— Раф прав. Валяй — осаживай. И обязательно нелицеприятно… Обожаю острую и необъективную критику в свой адрес.

— Хорошо. Но и Рафу достанется на орехи.

Все опять расселись по своим местам. Шнейерсон каждому налил по полстакана.

Герман сделал глоток.

— Вот вы с Титом писатели, — начал он. — Продолжаете катать романы и поэмы. Как ни в чем не бывало. И, хотя вас почти не печатают, вы живете, так сказать, полнокровной творческой жизнью. Но это вам, олухам, только так кажется. Вы строите из себя властителей дум и думаете о словах, некогда весьма обдуманно оброненных одним рифмоплетом, вашим идейным антагонистом. Антагонист кликушествовал об исторической роли поэта в России, помните? О том, что в России поэт — как бы уже и не поэт, а нечто гораздо более весомое, что-то до чрезвычайности значительное, вроде государственного гимна, Царь-колокола, расписных ложек, новгородских лаптей из лыка и "Слова о полку Игореве", сочиненного, как выяснилось недавно, чуть ли не в прошлом веке. Ваша всегдашняя доверчивость привела к тому, что вы восприняли этот посыл буквально и теперь выдаете себя за законодателей интеллектуальной моды, хотя на самом деле по умственному развитию вы находитесь где-то между дрессированными ослами и пациентами психбольниц. И, скорее всего, все-таки ближе к ослам… М-да… И в то же время, если забыть о ваших несовременных, несвоевременных и необоснованных претензиях на троны, то в обыденной жизни вы довольно забавные людишки. С вами интересно… С некоторых пор меня стала занимать мысль о том, что подчас литераторы в реальной жизни крупнее своих произведений… Вот Тит, например. Он значительно интересней, крупней и самобытней своих захватывающих романов о перегное, обмолоте, лущении жнивья и ранней зяби…

Раф повернулся к Лёвину. Тот пребывал в сосредоточенной задумчивости, не зная, как реагировать на подозрительные слова Германа. На всякий случай Тит состроил обиженную физиономию.

— Ты не находишь, — спросил его Раф, — что Колос переходит все границы? Мне кажется, он тебя оскорбил… Да и меня тоже.

Тит ответил не сразу.

— Чёрт с ним, — наконец произнес он, — хуже, когда об авторе говорят, что он не столь крупен, как его творчество… Увы, такое бывает сплошь и рядом. Вот ты, Раф, например, куда мельче своих произведений…

— Разве можно быть меньше нуля? — изумился Герман.

— Можно, — заметил энциклопедист Зубрицкий. — Существуют, как известно, отрицательные величины. Раф у нас — отрицательная величина.

Раф фыркнул:

— Вам бы только зубы скалить…

— То есть, ты, Тит, хочешь сказать, что Раф как творец меньше того, что является лишь его частью? — спросил Колосовский. — Да тебе за это открытие надо орден дать! Часть больше целого! До этого даже софисты не додумались. Какая-то кабалистика… Не может же площадь сортира быть больше самой квартиры?!