Вионор Меретуков - Дважды войти в одну реку

И всё сотрясается ледяной дрожью, от которой стынет кровь в жилах и замирает сознание. Время остановилось. И ты вместе с ним, с этим проклятым временем, отравленным ложью и мертвечиной.

За стеной надрывный кашель какого-то страдающего негодяя. Кровать, смятые простыни с грубо заштопанными дырами. Колючее одеяло вывалилось из пододеяльника, одним концом свесилось и валяется в пыли на вздыбленном от сырости паркете.

Рядом кто-то дышит. Дыхание смрадное, а каким оно ещё может быть?.. Дыхание временами переходит в храп, а потом и — в хрип, который с нетерпеливым ожиданием принимаешь за предсмертный. А над головой — свисающая с крюка веревка с петлей: вместо люстры. И холод, холод, холод…

…В печной трубе воет ветер. Страшно, страшно! Господи, как страшно!

…Тит бьет кого-то по голове, наотмашь, так сильно, что хрустят и чуть не ломаются пальцы, ночь взрывается криком, страшный звук удара головы о водосточную трубу, а потом о камни мостовой. Звук глухой, мертвый… Словно раскололся орех размером с арбуз. Всхлип, оплывающий как свеча, и тут же — жалкий предсмертный стон. И окровавленный рот, изрыгающий последний плевок…

Тит бежит во тьме, без оглядки, наугад… Бежит, слыша погоню. Топочут страшными сапогами и коваными башмаками. Догоняют…

Тит вламывается в какие-то ворота, закрывает их за собой и, пробежав несколько метров, падает без сил у какой-то решетки… И через мгновение пьяно засыпает.

Просыпается, не зная, как долго спал, видит сквозь морозный утренний туман, как на него наваливаются деревянные и каменные кресты, чугунные ограды и гранит надгробий… он начинает что-то с ужасом соображать, видит, что очутился на кладбище и спал возле могил, привалившись скулой к железному пруту… Одна нога, с завернувшейся штаниной, лежит в подмерзшей грязной луже, другую он поджал под себя, как ребенок, который ни от кого не ждёт помощи…

…Он бредет ночью по улице. Слякоть, под слякотью — грязный лед. Он падает… Всем телом, плашмя… Ударяется коленями и лицом. Мокро от крови… Но не больно. Почему не больно, и почему он не плачет? Действительно, зачем плакать, если не больно? Зачем?..

Когда всё вокруг мертво и исторгает запахи тлена, неудержимо тянет в царство мертвых…

И опять крюк с веревкой. Конец оборван… Обои отклеились и свисают лохмотьями, как кожа у больного паршой… А в ночи вибрирует и бьет в уши мертвящий звук церковного колокола, страшный колокол гремит, как набат, возвещающий конец света или начало нового времени, во сто крат страшнее, безумнее и грязнее прежнего. Время встает на горизонте вместе с тусклым солнцем, пораженное болезнями еще во чреве умирающей Вселенной.

Время колокольным перезвоном возвещает беду, оно специально для тебя играет траурный гимн, укоряя тебя за то, что ты единственный, кому посчастливилось уцелеть в схватке за право думать.

…Подушка, пропитавшаяся слезами и водкой, вытекшей из сгнившей ротовой полости. Рядом пустота. Пусто даже тогда, когда рядом кто-то храпит и стонет во сне…

…Сотни, тысячи, миллионы похожих дней и ночей. Мутные воспоминания, стыд и бесстыдство… Познать самого себя? Заглянуть в бездну? Зачем? Чтобы ужаснуться?.. Господи, объясни мне, зачем я страдаю?..

Тит тяжко вздохнул.

Сколько страшного было в жизни!..

"Но, позвольте, позвольте, было ли это всё в моей жизни?.." — мотая головой, подумал он.

Лёвин посмотрел на апостола.

— Что-то было, — сказал апостол. — Хватит предаваться воспоминаниям. Я умышленно свалил тебе на голову воспоминания других грешников. Чтобы тебе скучно не было…

— В общих чертах то, что ты видишь, очень напоминает мир, к которому ты привык. А иначе и быть не может. Ведь земной мир создан по образу и подобию нашего. Только наш мир неизмеримо больше. Сейчас ты всё это увидишь сам…

Они медленно пролетали над заснеженными горными вершинами, фьордами, на дне которых извивались стальные лезвия рек.

Тит с восторгом увидел сверкающий сапфировым огнем океан, в котором резвились миллионы китов и ещё каких-то странных не то рыб, не то сказочных чудищ с рогатыми головами.

— Там, — громовым голосом сказал апостол и указал рукой на океанскую гладь, — там никогда не бывает штормов, ураганов и тайфунов. Там — всегда штиль, покой и правильный порядок. В глубинах вечного покоя, на дне бессмертного океана лежит конечная истина…

Тит расплылся в широкой улыбке. Вот оно, оказывается, как! Раз хранят так глубоко, значит, и здесь ее никому не показывают.