Руслан Белянцев - Дети проходных дворов

Спектакль оканчивается. Актеры выходят на поклон. Таня ржет, уже не сдерживая себя. Я вижу как один из ведущих актеров, печально качает головой. Я опладирую изо всех сил, чтобы заглушить истошный вой Тани. Занавес.

— А что, классное дело — театр! — подытоживаю я, выйдя на улицу. Саня согласно кивает головой и закуривает сигарету.

— Пока. — бросает нам мимоходом Кира и Анка и уходят под руку на остановку. Я провожаю их силуэты, пока они не скрывается за углом. Мне по настоящему жаль того, что мы с Кирой перестали общаться, но внутри уже прижилось ощущение, что ничего не изменить. Предательское ощущение. Сплетенное из собственной нерешительности и глупой мнимой фатальности.

— Пройдемся пешком? — предлагает Саня.

Мы идем по полночному городу. Сверху капает редкий уже весенний дождик. На улицах никого. И мы поем. И это так неожиданно здорово у нас получается. Без гитары, в два голоса.

"Уже поздно все спят и тебе пора спать.

Завтра в восемь утра начнется игра.

Завтра солнце встанет в восемь утра…" — Нам становится радостно от того, что так здорово это у нас получается, и что город спит и слышит наше пение, как часто слышали нечто подобное мы, когда по городу возвращались поздние компании из гостей.

"Только капля за каплей из крана вода,

Только капля за каплей из времени дни.

Ты пойдешь рубить лес,

А увидишь лишь пни"

В самом начале марта я сижу в одном из дворов с Димкой и Саней. У нас гитара. Хотя никто в этот вечер не играет. Мы просто вяло общаемся.

— Привет! — здоровается с нами нарисовавшийся из темноты Джон.

— Привет. — довольно холодно отвечаем мы.

— А я тут мимо проходил, смотрю, вы стоите. В подвальчик так и не пускают?

— Забудь. Его уже нет. Тем более, мы даже не с этого дома. Это же Паша тут жил, он договаривался.

Джон переминаясь с ноги на ногу оглядывался по сторонам, а потом извеняющимся тоном просит в долг денег.

— Пацаны, вы мне случайно денег не долгонёте на недельку. Я отдам.

— Держи. — Димка протягивает Джону несколько бумажных купонов. Это новая валюта, или предвалюта этого периода, которая пришла на смену советскому рублю. Купоны скорее напоминают конфетные фантики, нежели деньги. Кажется, что их совсем просто подделать. И, наверное, тогда на этом разбогател ни один умелец народно-финансового творчества.

— А чего вы тут сидите? Холодно. Пошли со мной, потусим. — предлагает Джон.

— Да, я не знаю. — отвечаю я. — Можно. А куда.

— А тут недалеко у одного кента компания собирается.

Мы идем через несколько дворов. Еще совсем холодно, хотя снега уже почти нет. Сыро и грязно. На улице сидеть совсем нет желания, и мы рады любому месту, где можно посидеть в тепле.

В подъезде одного из домов мы поднимаемся на лифте и выходим на площадку восьмого этажа. Джон стучит в замочную скважину, так как звонок над дверью оторван. Нам открывает какой-то парень лет девятнадцати со щетиной на лице, длина которой уже может именоваться бородой.

— Привет. — Джон, не представляя нас, просто проводит всех в квартиру. Открывшему нам дверь бородачу, похоже, вообще всё равно с кем пришел Джон. На кухне сидит еще один парень с девицей, по виду старше нас на лет на пять-шесть. В пространстве висит неприятная аура. Создается ощущение, что все они чего-то ждут. Никто ни с кем не разговаривает. Царит полнейшее молчание. На столе початая бутылка водки и банка с огурцами, рюмки налиты и отставлены, из них никто не пьет. Кухня большая, но очень обшарпанная. Плитка в нескольких местах отбита, потолок серого цвета с оттенком желтизны сигаретной сажи. Воздух прокурен и тяжел, на полу вереница пустых бутылок. Мы усаживаемся на длинной самодельной скамье под стенкой.

— Хапать будете? — спрашивает нас один из парней, каким-то сиплым голосом.

— Чего?

— План курить.

— Чаю бы! — отвечаю я.

— Нат, поставь чай, пацанам. — просит сиплый.

Девица медленно и молча встает, наполняет из крана чайник и ставит его на плиту. Мы молчим еще некоторое время. Становится совсем тоскливо, и я уже жалею, что мы пришли сюда.

— А вы хапали, когда-то? — спрашивает нас Джон.

— Неа.

— Да, вы чо? Это — тема! Попробуйте! Синька это — бычий кайф. План — другое дело! Поезд к небесам! — оживает Джон.

В дверь звонят. Джон сам идет открывать. Возвращается с коробком из-под спичек в руке и отдает его сиплому.

Медленными движениями сиплый высвобождает табак из папиросы "Беломорканала", загибает внутри нее бумажный мундштук и открывает коробок. В нем видно зеленую размельченную траву, я понимаю, что это и есть тот самый план. Сиплый берет папиросу в рот и, длинным вдохом через нее, заполняет пустую папиросу планом. Потом долго постукивает ей по столу и сворачивает кончик, как конфетный фантик.