Мария Метлицкая: Самые родные, самые близкие [сборник]

«Тебе всегда было на всех наплевать, – подумал Лагутин. – На всех, кроме себя».

– Ну и что дальше? – вздохнув, поинтересовался он. – Какие планы на жизнь?

Дежурный вопрос предполагал дежурный ответ: «Ничего, как-нибудь переживу. Страдать из-за вас, мужиков – чести много! Сопли утру и – вперед! К новым достижениям и горизонтам». Это было бы вполне в Дашином стиле – такой вот бодренький и веселый ответ. Но она расплакалась.

– Да ничего! Мне сорок два, Лагутин! Денег – ноль, квартиры своей нет, профессии – тоже. С дочерью отношения кошмарные. Кредитка пустая. Вот я и решила вернуться в Москву. А что мне делать, Лагутин? Что мне еще остается?

– Ну подожди, – разгорячился он, – подожди! Мне кажется, ты сильно преувеличиваешь! Вы столько лет прожили – и у тебя ничего нет? У вас же там, в Европе, закон на стороне жены, женщины. Тем более – женщины с детьми! Ну не может же он выставить тебя на улицу? А алименты? Он же обязан! Сколько вашему мальчику?

Она глотнула коньяк и безнадежно махнула рукой.

– Да нет, все не так. Я ничего не знала про его финансы. Работу он потерял, с работы его уволили, квартира под банком, в кредит. Выплачивать еще черт-те сколько. А денег нет. Баба эта, в смысле его новая, не из бедных. Я думаю, он с ней и спелся, чтобы поправить свое бедственное положение. У ее родителей три обувных магазина – пропасть зятьку не дадут, не сомневайся.

– Да я о нем, что ли? Я о тебе и о Насте!

– А Настя твоя… – Даша снова зло усмехнулась. – Настя твоя его обожает – я останусь с папой, и точка. Ты представляешь? Вот такая выросла стерва наша с тобой общая дочь.

У него чуть не вырвалось: «Ну я тут вообще ни при чем». Вовремя остановился.

Она налила себе еще и, поморщившись, выпила. Лагутин видел, что она уже здорово набралась – лицо раскраснелось, пошло пятнами, руки дрожали, и она то и дело отбрасывала назад густую и длинную челку.

«А она постарела, – подумал он, – вот сейчас я это увидел: морщинки под глазами, складка у губ, седина в волосах». И все же его не покидало странное, пугающее его самого острое чувство жалости к ней. Не только жалости, но и обиды за нее. А его застарелые и заскорузлые обиды вроде как отошли. Ему хотелось утешить ее, погладить по голове, как свою маленькую дочь. Сказать ей утешительные и банальные слова:

– Да брось ты, Дашка! Ты еще так молода и так хороша! А фигура? И это после двоих-то детей! Не плачь, все у тебя еще сложится! Ты же умная, сама понимаешь!

Но он молчал.

Она закурила.

– Сволочь, да, этот Хосе? Боже, какой же он оказался сволочью! А я его любила. Столько лет безупречной и верной службы – и так со мной обойтись! Оставить меня без копейки! А ведь знает, гад, что деваться мне некуда. Нет, конечно, алименты ему присудят, а как же! Только что с него, с безработного, взять? Вот именно – ничего. Он говорит, пойдешь к адвокату – заберу у тебя сына! Грозится еще, как тебе, а? Нет, ты представляешь? А эта стерва, – она зло глянула на Лагутина, – сама говорит: я с папой останусь – с папой и с этой Кармен! Ну как тебе? Все она понимает: у этой испанской козы дом на море, в Марбелье, прислуга. И деньги, конечно! Они с ней подружки – смешно? Нет, не очень. Короче, выбросили меня за борт, Леша. Как ненужный мешок со старым хламом. И никому я не нужна – даже дочери и сыну. – И она бурно, в голос, разрыдалась.

Лагутин удивился:

– А она и вправду Кармен, тетка эта?

Даша с удивлением подняла на него глаза:

– Какая тетка? А, эта… Да нет, конечно, шучу. Смешно ведь – Хосе, Кармен. Прям до слез, до икоты. – И ее лицо исказила гримаса обиды и отчаяния.

– Подожди! – остановил ее он. – Ну подожди, Даша! Зачем им Настя? Уверен, она им не нужна. Кому нужен чужой ребенок-подросток? А мальчик… Да и мальчик твой вряд ли. Ты говоришь, что она молодая. Ну значит, новенького родят, своего. Зачем ей чужие дети? Подумай! А ты? Зачем тебе возвращаться? Ты ведь давно отвыкла от России, от этого города, климата, этой жизни. Начни там. В конце концов, у тебя же гражданство! Язык, наконец. Сними квартиру, устройся на работу. И – живи!

Даша смотрела на него почти с ненавистью.

– Устроиться на работу? А кем, не скажешь? Официанткой в кафе? Продавщицей? Или уборщицей? Ты забыл, что у меня давно нет профессии? Ты забыл, что я там вообще ни дня не работала? Ты забыл, что мне за сорок? А какая сейчас безработица по всей Европе? На что мне содержать детей? На его жалкие копейки? На что снимать жилье? Нет, ты скажи! И все одним махом, Лагутин! Развод, Настя. Мама. За ней надо ухаживать, понимаешь? А денег нет – ни шиша!