Кристин Айхель - Поединок в пяти переменах блюд

– О, Штефани, не думаю, что вам бы там понравилось. Вы так интеллектуальны, так тонко чувствуете, нет, если подумать, там часто все очень просто. Скат и все такое, не ваш стиль, это – как бы это сказать – скорее пиво, чем вино, понимаете? Вы были бы разочарованы!

Сибилла откинулась на спинку стула, изо всех сил стараясь скрыть улыбку превосходства. Ну уж нет. Только не ты. Думала она. Ни в коем случае. Кажется, намечается небольшой бартер. Развернутой рецензии это, во всяком случае, стоит.

Сибилла взяла в руки бокал.

– Ну а если вас так страстно интересует механика игры, дорогая Штефани, еще раз горячо рекомендую вам нашу пьесу, может быть, она вас увлечет!

У Штефани был такой вид, словно она получила пощечину. «Так интеллектуальны, так тонко чувствуете». Ах ты, маленькая дрянь. Любой знает – Сибилла только потому и может участвовать в этих играх, что у нее что-то было с Мюллером-Лански.

Вошла Мария и нарушила тишину, наступившую за столом.

– Ягненок почти готов, не хотите ли взглянуть, госпожа Круг?

На Теофила Мария старалась не смотреть.

Штефани поспешила на кухню. Она открыла дверцу духовки и отпрянула от жара. Ягненок выглядел превосходно. Он гордо лежал, опираясь на кости, и все же, как показалось Штефани, подвергался некоторой опасности от температуры не слишком деликатной электрической духовки.

– Вы поливали его? – спросила она, заранее зная ответ.

– Разумеется, госпожа Круг, каждые пять минут, как вы мне и сказали.

Мария всегда скептически относилась к манере своей хозяйки готовить, однако ей можно было доверять.

– Бокалы для красного вина уже на столе?

– Конечно, – терпеливо сказала Мария.

Она с самого начала заметила, что Круги часто задают вопросы, ответы на которые очевидны.

Штефани с помощью Марии перелила мясной сок из чугунного сотейника в небольшую кастрюльку. Приготовление соуса – это та фаза готовки, которая наиболее подходила ее темпераменту. Так же, как в жизни, она предпочитала скорее концентрированность, скупость и выразительность, всегда быстро, без рассусоливаний переходила к делу в любой ситуации, так и в еде она стремилась к однозначным формулировкам. С украшениями, но без ненужной мишуры.

Теофил – совсем другое дело. Он с наслаждением тонул во второстепенных явлениях и мелочах, восхищался деталями полностью предавался консистенции какого-нибудь гарнира и часто забывал составить себе впечатление от общей картины. Штефани считала за счастье, что супругу удалось своевременно получить постоянное место в такой конторе, где мечтательные секретарши с удовольствием варили ему кофе и внимали его монологам о музыке и мире.

– Мария, попросите моего мужа разлить красное вино.

Штефани не любила, когда кто-нибудь смотрел, как она готовит, ей казалось, что это почти интимный процесс. Добавление в соус кусочков холодного сливочного масла, последняя проба постоянно повергали ее в смятение, которое могло улечься только тогда, когда гость хвалил блюдо. Если хвалил. Сегодня этого может и не произойти.

Регину стоит занести в черный список. Семга вульгарна? Невероятно. Но мясное блюдо – неуязвимо для насмешек, в этом Штефани была уверена. Очень глупо вышло с этим вином. Спокойно, спокойно, дышим животом, вот так.

Мясо уже несколько минут лежало завернутое в алюминиевую фольгу, и Штефани осторожно переложила его на подогретое блюдо. Оно расположилось там во всем своем великолепии, и кухню заполнил пьянящий, слегка сладковатый аромат.

– Красное вино в бокалах, госпожа Круг.

Мария вернулась на кухню, и если бы Штефани посмотрела на нее, то она бы заметила отсвет улыбки на лице домработницы, отблеск быстрого обмена взглядами с Теофилом.

– Хорошо, возьмите, пожалуйста, запеченный картофель.

Он лежал в форме, ярко-желтый, покрытый тонкой коричневой корочкой, под которой дышали крохотные кубики чеснока, маленькие бомбочки, нетерпеливо ожидавшие прикосновения губ, зубов, языка.

Знакомая до отвращения кухня казалась Штефани в такие дни кулисами, где подготавливаются выходы на сцену и царит с трудом преодолимое волнение.

Ни разу еще ей не удалось избежать возбуждения, которое всегда охватывало ее в театре, за сценой. Она не могла отвести глаз от певиц в сценических костюмах, сидевших на грязных табуретах, поджав босые ноги в ожидании своего выхода. С откровенным интересом она разглядывала рабочих сцены, равнодушно занятых своим делом, полным загадочного смысла. Недавно один из этих рабочих поднимался с ней в маленьком лифте наверх, в помещение над сценой. Наглый тип, целый день шнырял около нее. Потом она рассказывала с искренним смехом, что произошло в этом лифте. Рабочий внезапно прижал ее к стенке узкого лифта и закричал: «Я ничего вам не сделаю, правда, ничего не сделаю, я вообще-то почти женат!»