Виктор Попов - Чел. Роман

«Левочку забрали. Он меня сюда привез. Видите, я какая? Он и сам-то не больно здоров. Чем помешал? Чего бояться? Кричал? Ну да, кричал. Закричишь. На двоих две ноги, два колеса. Это как? Я одна обратно не доеду. Хоть и рядом. Руки не те. Что кричал? Да, что все кричат. Пустить требовал. Его и выдернули. Чего я хочу? Левочку пусть вернут. Он не за себя, за меня пришел. Он с той аварии со мной мучается. За что ж его? За меня? Так вы на меня-то посмотрите! И не говорите, что такой, как он, хоть в чем-то может быть виноват!»

И второй…

«Папу нашего взяли. Он на ихнего кинулся. Вот и скрутили. Зачем кинулся? Да он на всех в форме кидается. Его три года назад кто-то из военных побил. С того времени у него что-то с головой. Хотя он и раньше… Мама умерла год как. Я вот с сестренкой тут. Мне двенадцать. Ей пять. Мы наркоманские. ВИЧ у нас. И у папки тоже. И у мамки. Но она с передоза с балкона ушла. Позвал кто-то… Зачем пришли? Лечат здесь. Кто? Как? Не знаю. Какая разница, если лечат. Туда нужно пройти, говорят, куда папку увели. Там и лечат».

Вот так как-то. И любовь-морковь, и личная жертва. Не знаю, не знаю. Меня смущает что-то. Постановочно? Не берусь пока судить. Два случая не показатель. На третьем начнем делать выводы. Интересная деталь из второго интервью – лечат там, куда уводят. Вопрос: а не за этим ли провоцируют опалевских? Запомним. Идея бездоказательна пока. Но запомним.

Теперь видео. Одно от больного. Снимает внутренний двор из окна. В кадре прорыв на территорию 91-й некоего мужчины. Как проник во двор – непонятно. Может, так же, наскоком. Чего он раздевается по пути, не совсем понятно. Как будто отбиться от опалевских своей одеждой хочет. Куда там! Гранатку бы. Да и она не факт, что помогла бы. Вот и птички не спасли. Страус, как известно, может приложиться, но чего-то не стал встревать. Фламинго не разрешил?

Ладно. Еще одно видео – дрон. Частный. Не спрашивайте, как получил. Получил и всё. Тут у нас история с переодеванием. Вот, смотрите – это восточный вход. Через оцепление пробивается мужчина в годах. Чего-то показывает вроде ксивы и его пропускают. Раз кордон, и следом тем же образом второй. А дальше начинаются чудеса. Шляпа с сачком. И банальная ловля бабочек, которая продлилась минуту, не больше. Третий раз ксива не сработала. Неловкая попытка возмутиться, но ее сразу пресекают. Как обычно: мило и повседневно. По-другому и не умеют. Профи, что и говорить!

X

Отец выходит следом за сбежавшим сыном и, взяв Чела за руку, уводит его от пешеходного перехода в «гримерку». Он не говорит ни слова, но отслеживает взглядом убегающую Чарли. Заключительный номер программы – шубертовская «Ave Maria» – проходит гладко и возвышенно, не без положенных ей сантиментов. В «гримерку» приходит женская половина семьи с «декольте-довеском». Отец с мамой многозначительно переглядываются и «красное платье» сразу чувствует вдруг изменившееся к ней отношение. Ее, хотя и приглашают на ужин, но уже без прежних обволакивающих касаний и улыбок. Дань вежливости – не более. По окончании ужина, в продолжение которого с ней почти не говорят, вызывают такси и обещают позвонить завтра, но не звонят и послезавтра, никогда больше не звонят.

Чел весь остаток вечера почти не говорит, ограничиваясь дежурными «спасибо». Он чувствует, как враз стал другим для окружающих. Особенно это заметно по сестрам. Куда испаряются их обычные хиханьки-хаханьки. Даже гордая мама-прима не сводит с сына восторженных глаз. А папа явно ждет момента, когда они останутся с ним один на один. От этого всего хочется уйти, но отчаянно некуда. Чел едва притрагивается к любимой треске под сливочным соусом, часто мелкими глотками пьет воду и старается любыми путями не встречаться взглядами с домашними. Жесты Чарли и ее прощальный кивок – «да», окончательно удостоверяющий ее глухоту, то и дело возникают перед глазами, и еще больше заставляют Чела замкнуться в себе. Так что, когда он, наконец, оказывается в своей комнате, то не сразу замечает в ней отца, разместившегося у окна, на том самом ночном «чипендейл» -диванчике.

– Ну, говори – кто она? Эта муза…

– Я не знаю, – честно отвечает Чел.

– Да брось, что значит – не знаю? Мальчик мой, поют не «почему» и не «когда». Это для дураков придумали… А «для кого»… «Во имя кого»… У тебя сегодня было такое «во имя», которое нельзя терять… Так кто она? Та, для которой так поют?

– Я, правда, не знаю… Мы почти не знакомы… – бормочет Чел в ответ, едва-едва разборчиво.