Виктор Попов - Чел. Роман

Группа вывоза вместе с Опалевым прячется в «черепаху». Внутри нее обстановка сложная, но терпимая. Группируясь, щиты вытеснили основную массу птиц из-под ног. Немногочисленные пернатые, оставшиеся внутри, продолжат атаки, но серьезного урона не наносят. Концентрация бабочек – умеренная. Видимость не нарушена. До цели не более двадцати метров. «Черепаха» начинает движение. Скорость мала. Птицы продолжают нападать. Щиты грохочут от ударов с воздуха. Но эти атаки имеют лишь некоторый психологический эффект. Но на второй минуте ситуация меняется – к пернатым присоединяются люди…

Поначалу из реанимации выскакивают лишь несколько человек и оставшиеся вне «черепахи» во внешнем круге оцепления опалевцы легко задерживают их. И даже пытаются оттеснить обратно в здание. Но люди прибывают и вскоре заполняют сквер. Оставшиеся вне «черепахи» бойцы образуют ее внешнее прикрытие. Два ряда – линия от реанимации до южного входа.

Белая отходит к окнам с восточной стороны и, мгновенно сориентировавшись, информирует:

– Они открыли угловую дверь.

– Что с главным входом? – уточняет Линер. Белая смотрит вдоль восточного фасада на северо-восток, потом оглядывается на телик и качает головой:

– Неясно. Но, похоже, тоже прорыв.

Ее слова подтверждает группа красных шапочек на пороге реанимации. Они весь день пробыли у главного входа в первых рядах. Теперь эти люди здесь. Это значит – прорыв гарантированно состоялся на севере и востоке. Держатся южный и западный входы. Но они на пределе. На юге пробка из щитов и шлемов вот-вот выскочит в бутылку внутреннего двора. Про запад и говорить нечего. Оцепление вытеснено с обрыва. Оно сохраняет строй, но неумолимо – это хорошо заметно сверху – смещается к вертолетной площадке. Находящимся внутри «черепахи» остается надеяться, что они достигнут вертолета раньше, прежде чем толпа прорвется к ним со всех четырех сторон. Опалевцы во внешнем к «черепахе» кольце оцепления неплохо самоорганизуются и занимают круговую оборону. Им сложно. Они лишены непосредственного руководителя. Меняется и толпа. Объединения «по интересам» исчезают, границы стираются, все смешались – и уже сложно сказать, кто где. Редкие ориентиры в виде красных шапочек, колясок и костылей не меняют общего впечатления. Линер в какой-то момент кажется, что нет больных, а есть один огромный больной. Некое тысячеголовое существо, наделенное всеми возможными болячками, рвущееся своим страдающим телом к одной цели, которая скрыта в рукотворной, еле движущейся к вертолету «черепахе»…

Как только падает оборона южного входа, волна людей отсекает «черепаху» от вертолетной площадки и вскоре сливается с атакующими с запада и востока. Огромный больной будто замыкает «черепаху» в объятья. Внешнее оцепление, сохранив строй, сжимается вокруг «черепахи» в тонкое кольцо – и она вынужденно прекращает движение. В этот момент Опалев покидает рукотворную крепость и, быстро оценив ситуацию, коротко отдает приказ…

Звучат первые выстрелы в воздух. Но положения дел это не меняет. Тысячеликий больной не обращает на огонь никакого внимания. Гром десятка «калашей» для него – не более звука хлопушки. Он даже не распугивает птиц, которые продолжают, словно обезумев, биться о сталь щитов. Слезоточивый газ, выброшенный гранатами как последний шанс обороняющихся, действует, но позже, позже того, как толпа прорывается, наконец, к «черепахе». Сотни, тысячи рук срывают щиты и шлемы, разбрасывая их как никчемные игрушки в разные стороны. «Черепаха» распадается. Группа вывоза остается наедине с тысячеголовым больным. Мэр, шеф Линер, Глеб, Семеныч и Павлик в мгновение становятся его частью. В воздух летят сорванные с носилок простыни. Они бесконечно долго парят в воздухе и, кажется, даже и не падают, а, вспыхнув белым, слепящим светом, растворяются в безмолвном птичье-бабочном облаке…

Над двором повисает тишина. Люди расступаются…

Мэр, расталкивая людей, пробирается сквозь толпу и опускается перед носилками на колени. Они девственно пусты. Мэр шарит руками по чистому брезенту и, не найдя ничего, снизу вверх оглядывает ничего не понимающую группу вывоза, по одному мало-помалу собравшуюся вокруг него. В мертвой тишине падают первые крупные хлопья снега. Воздух наполняет сладчайший шоколадный аромат, и, то ли от него, то ли от дыма выброшенных опалевцами слезоточивых гранат, кто-то кашляет. Дым стелется по будто выжженной, лишенной всякой растительности земле. То тут, то там газ вспархивает мелкими облачками на уровень лиц, заставляя прикрываться рукавами и ладонями. Ни цветов, ни бабочек, ни птиц. Все они в какое-то мгновение вместе с простынями исчезли. Вслед за первым одиноким кашлем следует другой, третий…