Горан Петрович - Осада церкви Святого Спаса

А те, кто нашел здесь прибежище, перескакивая с комка на комок земли, словно в этом не было ничего необыкновенного, шли к речке напиться сладкой прозрачной воды, зачерпнуть из тихой глубины столько, сколько нужно для кухни, напоить на мелководье скотину, искупаться в холодных струях, просто постоять на пенящемся перекате или что-нибудь помыть рядом с берегом. Верхний Двор ожил от детских голосов, перекликания молодых парней, топота копыт мулов, коз и овец, грохотания бочонков, трепыхания пойманной прямо руками рыбы, жужжания пчелиных роев, пения прачек и шлепанья их колотушек о тяжелое, натертое дубовым пеплом белье. Из складок небес с любопытством выглядывали силы. Торговец временем Андрия Скадарец, поминутно наклоняясь, подбирал что-то незаметное одним из своих пустых рукавов, и это что-то заметно увеличивало в размере мешок, висевший на его плече.

– По вечерам у воды прохладно, пригодится для растопки, – отвечал он на вопросительные взгляды.

Повсюду на воздухе, на траве, на кустах и на нижних ветках парящих в вышине деревьев сушилась свежевыстиранная одежда. Мягкий ветерок наполнял монашеские рясы, нагрудники, наплечники и вышитые пояса, одевался в крестьянскую одежду, в кафтаны, гуни, кожухи, юбки, штаны и рубахи, развешанные на веревке, которая была натянута между большой и малой церквями.

В отличие от верхнего двора внизу болгары и куманы месили грязь. Земля под ногами войска напоминала кашу. То глубокое ничто, которое осталось после вознесения монастыря, превратилось теперь в ничто, заполненное мутной водой. Тысячи дождевых капель, ударившись о землю, тут же и рассыпались. Такие распавшиеся, они быстро загнивали, наполняя воздух запахом влажного тления. Все железное подернулось ржавой сыпью. Смрад плесени лез в ноздри. Среди воинов начались болезни.

В среду перед Троицей лихорадка неожиданно напала и на видинского князя. Воротник из куниц и шапка из рыси не могли согреть его шею и темя и, обессилев, издохли. Жар с такой яростью крутил Шишмана, что вокруг из него сыпались слова, которых он не сказал бы и в предсмертной исповеди. В главном шатре возле постели, пропитанной потом и смолистой тенью многострашного, сидели трое главарей – сарацинский механик Ариф, куман Алтан и слуга Смилец, они, сменяя друг друга, бдели и пытались разобрать, что приказывает в бреду их военачальник.

– Главное – захватить Жичу! А потом – на Печ, Скопье, Сребреницу или Ново Брдо, все равно! Только сначала стащить сверху эту их повесть, растянуть все, что в ней ценного, а остальное спалить до полного молчания! После не будет никаких препятствий! Но сначала – Жича! Здесь тот узел, который нужно разрубить, чтобы все сербское время, и прошлое, и настоящее, и будущее, рассыпалось в прах! – дрожал Шишман перед Арифом, который и не слушал его, занятый мыслями о том, как сделать механическую птицу и добраться до монастыря.

– Царь Калоян захватил его под Адрианополем, в бою с венецианцами, потом оставил его Бориле. Борило его передал Ивану Асене. Иван Асень – Коломану. Коломан завещал его Михаилу. Потом его унаследовал Константин Тихий. После него он остался у Ивайло. От Ивайло перешел в руки Ивана. А царь Иван Асень III дал его мне! Мне! Не Георгию Тертеру, которого прозвали Пердун! На нем бы этот плащ волочился по земле! Он и ходить-то толком не научился! Двух ног ему много было, он бы в них запутался, упал, перья измазал! Наложницы в Тырново сплетничали, что даже детский гульфик был ему велик, одна из них, с того самого дня, как увидела этот червячок, до сих пор смеется! Что подходит журавлю, не годится дрофе. – Из князя лезли бессмыслицы одна глупее другой, а может, Алтан просто не понимал его, но двоих других он будить не хотел, боялся издевательств.

– Почти девятьсот лет бережем его, почти девятьсот лет пытаемся отыскать недостающее перо, и вот сейчас до него рукой подать, оно парит у меня над головой, в Жиче! Только бы мне добраться до этого пурпурного гнезда! Уж я по волоску переберу бороду главного монастырского предстоятеля! Голову игумена Григория отдать мне лично в руки! Тому, кто ее принесет, не хватит нескольких дней, чтобы пересчитать золотые монеты… – Глаза Шишмана готовы были вывалиться из орбит, а Смилец, наклонившись над ним, вслушивался только в то, какой будет обещанная награда.

Наконец лихорадка отпустила правителя, и он успокоился, постепенно затих и вскоре погрузился в благотворный сон. Троица, возглавлявшая осаду, собралась, чтобы обменяться услышанным и поступить соответственно распоряжениям. Но оказалось, что от этого нет никакого толку.