Горан Петрович - Осада церкви Святого Спаса

Между тем изначальные замыслы Андреаса были совсем другими. В то утро, когда в деловых отношениях должна была быть поставлена точка, торговец потребовал в качестве платы повесть о единственной дочери Джурджа.

– Ах, господин Танович, ну кому нужны описания вашей прекраснейшей дочери на этих задворках Европы! Здесь такое просто некому слушать! Это слишком большая повесть для такой маленькой страны, как ваша!

– Вы шутите?! Неужели вы не понимаете, что, несмотря на все мое богатство, она единственное, что у меня есть! – подавился улыбкой несчастный отец.

– Да нет, это вы не понимаете! Прошу вас, друг мой, заплатите то, что вы мне должны, и на этом расстанемся! – ответил фон Нахт непререкаемым тоном.

– Может быть, я могу предложить вам какую-то другую повесть?

– Не может быть и речи! Меня это не интересует! Итак, я жду, что вы выполните условия договора!

Джурдже Танович не смог ничего возразить. Он лишь закрыл глаза в знак согласия, а может быть, просто зажмурился, стыдясь самого себя.

В те поздние полуденные минуты Дивна ни о чем не подозревала. Как и обычно, она сидела на своей скамейке, одетая в августовскую жару с нежно наброшенной поверх нее шалью из тени листьев каштанового дерева, которых было так много в их саду. Иностранец сообщил, что в этот вечер он отправляется в Пешт, а оттуда в Вену. Пакуя свой багаж, он рассказывал еще и о том, что ему предстоит подписать очень важный договор в Вердене… Подумаешь, какая важность, важно только одно – этот неприятный человек уходит из ее жизни. Дивна поправила тень каштана на своих обнаженных плечах и мечтательно запела какую-то мелодию. Ведь повесть без мелодии стоит немного. Увлекшись этим, девушка слишком поздно подняла взгляд. Точнее, она подняла его как раз в тот момент, когда смогла увидеть, как Андреас фон Нахт смотрит из окна ее дома, как он вставляет в оконный проем какую-то богато украшенную резьбой раму, а потом, достав из кармашка жилета вороново перо, ставит свою подпись: «А. von N.».

Окна больше не было. Ото всей этой повести остался только крик девушки:

– Отец, заклинаю вас, не отдавайте меня!

Очень скоро дом Тановича приобрел репутацию проклятого места. Прежде всего буквально за одну ночь исчез его великолепный сад, а двор заполнился отвратительным серым туманом. Джурдже бросил торговлю, уволил всех слуг, заперся дома и не принимал даже ближайших друзей, он презирал себя настолько, что перестал разговаривать с самим собой. Снаружи, через окна, иногда было видно, как он блуждает по дому, время от времени колотясь головой о стену. Так его и нашли лежащим на полу возле стены как раз в тот день, 11 октября 1915 года, когда австро-венгерская армия окончательно заняла Белград. Лоб его был разбит и испачкан кровью и известкой. Ввиду отсутствия наследников после освобождения города здание отошло к районному фонду строений и помещений. В период между Первой и Второй мировыми войнами дом Тановича использовался в самых разных целях. В нем размещались то дом инвалидов войны, то общежитие для чиновников из провинции, то склад, то типография известного книгоиздателя. И никто здесь долго не задерживался. Все его обитатели жаловались на доносившиеся откуда-то из стены звуки, напоминавшие женское пение. И даже после второй большой войны никто не захотел здесь жить. За несколько десятилетий дом пришел в запустение, и в конце концов его решили снести.

Богдан купил вид из окна этого печального здания за мизерную сумму. Чиновник, занимавшийся вопросом купли-продажи, не мог прийти в себя от изумления – кому и зачем может быть нужна такая вещь? Если посмотреть через окно изнутри, увидишь самую обычную улицу, каких повсюду полно, а если посмотреть снаружи, то и того меньше – голые стены, то там, то здесь клочья паутины, да пару ржавых гвоздей. И действительно, когда Богдан принес окно домой и долго прилаживал к нему отвес, все именно так и было. Не считая, правда, одной детали. Стоило выправить окно в соответствии с инструментом, состоящим из обрывка веревки и свинцовой слезы, как в нем периодически возникало мимолетное отражение, отбрасывавшее на пол подобие тени каштанового дерева.

Богдан день за днем проводил возле этого окна. Как только он ни пытался сделать его прозрачным! Ногтями отскребал плесень. Сетью вылавливал сумрак. Ему удалось населить окно веселыми звонкими голосами, вдохнуть в него свежий воздух. Он выпустил в него крапивника, соловья, зарянку и щегла. И даже одного лирохвоста, чтобы он своим щебетом разгонял сырость и гниль. А потом еще и голодного удода, который склевал невероятно размножившихся долгоносиков. Целыми часами Богдан осторожно потряхивал окно, словно это сито для мытья золота. И именно благодаря этим действиям реально появилась часть кроны каштана с новой молодой веткой в виде женского голоса, тянущегося в прекрасной неизвестной мелодии.