— Э-э… я… э… не могу тебе ответить…
Собственно, это и был ответ на мой вопрос.
— Нет… э… — продолжала она лепетать. — Я люблю его как педагога… Он дорог мне и как человек и как…
— Пароход.
— Вот почему я не хотела отвечать, — сказала она, поджав губы.
— Почему?
— Ачто бы я ни ответила, ты мой ответ все равно бы обстебал.
— Помилуйте! — воскликнул я. — «Да неужели я из тех, которым цель всей жизни — смех?»
Глава двадцать пятая На ровном месте
Приезжаю с корпоратива домой.
Малой уже спит, свернувшись калачиком. Котя сидит перед монитором компьютера, играет…
С первого же взгляда, брошенного на Котю, понимаю, она подшофе. Настроение мгновенно падает.
— Что случилось? — спрашиваю.
— Ничего, — сухо отвечает она.
Но в атмосфере чувствуется напряжение. Ладно, думаю, пускай дозревает.
Поужинав и выкурив сигаретку, возвращаюсь в комнату. Сажусь в кресло.
— Рассказывай.
— Да что рассказывать! — нервно реагирует она, волнуясь, словно море перед бурей. — Звонит мне сегодня Карманцева-младшая — и благодарит. Спасибо, мол, что ты отдаешь мне роль Слепой.
— В смысле?
— Ей Дуче сказал, что я отдаю ей играть Слепую.
— А это не так? — спрашиваю.
— Ну нет, конечно! — кричит она.
Я поморщился: с детства не переношу громкого шума. А она, когда волнуется, — всегда орет. «Скоро грянет буря!»
— Давай я позвоню Дуче.
— Не хочу! Я уже звонила. Начал что-то вилять. Он, мол, такого не говорил. Она его якобы не так поняла. Речь якобы шла о ней как о дублерше. Блин, какой же он все-таки подлый. Подлее его только тот, кто бесшумно пукает в переполненной маршрутке. Тебе смешно? Супер! Меня из театра выживают, а ему смешно.
— Никто тебя не выживает.
— Предатель!
— Я-то тут при чем?
— Ты ни при чем! Ты всегда ни при чем! Тебя никогда ничего не касается! Тебе на все начхать! Он и так трех актрис уже выгнал!
— Он говорил, что они сами ушли.
— Ушли! Он их выжил!
Слово за слово. Разгорается ссора. Взаимные упреки сменяются обоюдными оскорблениями.
Ложимся спать отдельно. Котова с малым. Я раскладываю кресло-диван.
Утром выяснение отношений возобновляется, но спокойнее, «халаднакровней»…
— Ну и за что ты меня вчера обложил?
— Я не люблю, когда ты пьешь.
— А когда ты пьешь?
— Я мужчина, — говорю.
— Я женщина, — парирует она.
— Я помню, — говорю.
— А я нет!
— Оно и видно, что ты забыла о том, что ты женщина, что ты мать. Короче, пойми, нельзя тебе пить. Это плохо. Опасно и некрасиво. Запомни, если сама не можешь понять, тебе пить нельзя!
— Тебе можно?
— Да что ты заладила! Ты, тебе! При чем тут я? Ты делай, как я говорю, а не как делаю! Не плохому учись, а хорошему!
— Чему, например?
В последнее время всякая ссора с Котовой заканчивается неизменным: «Ну так давай расстанемся!» Живу как в гостинице.
Глава двадцать шестая Скитания блудного мужа
И снова начались мои мытарства по чужим квартирам.
Три дня провел у сестрички, потом заехал к Самойленко. Познакомился с ее парнем по фамилии Яичко. Он оказался парнем говорливым, коммуникабельным, с ходу перешел на «ты», но сделал это мягко, естественно.
Предложил «покурить».
— Я не любитель, — говорю, — легких наркотиков. Я тяжело вес… в прошлом.
Они покурили на двоих. Ира сразу принялась подхихикивать, настраивала себя на веселье.
Но разговор веселым никак не получался. Яичко мне сказал:
— Был на трех спектаклях. Это что-то! Тебе надо поступать в профессиональную труппу…
— «Лучше быть первым в Галлии, чем вторым в Риме».
— Тебе нужно в Москву! В Москву! Украина — провинция. Эх! Было время я тоже блистал. В студенческом КВНе. Вот послушай: «Свой первый сексуальный опыт я получил в давке общественного транспорта». Ну как, смешно?
— Не без этого.
— Автор перед тобой! — гордо сообщил он. — Или вот — пожалуйста: «На велотренажере далеко не уедешь». Смешно?
Ира нажарила картошки. Мы распили по бутылочке пива.
Шутки ради Ира хотела научить меня танцу живота.
— Это легко. Представь, что у тебя в заднице карандаш и ты пытаешься нарисовать цифру восемь…
— Что?
— Я говорю, представь, что у тебя в заднице карандаш…
— Сама представь.
Потом я курил на балконе, а они целовались на кухне. Откуда-то сверху доносилось плаксивое:
Я теперь для милой ничего не значу. Под чужую песню и смеюсь и плачу. Взгляд притягивало темно-фиолетовое небо, татуированное звездным крапом.
Читать дальше