Алексей Курилко - Земля вращается со скрипом

Сам режиссер имел внешность спившегося диктора национального телевидения.

— Леонид.

— Зачем на тебе столько золота, Лео?

— «Чтобы чаще Господь замечал».

— А если серьезно? Две цепочки, кулон, перстень, кольцо, браслет…

Я, выдавив улыбку, ответил:

— Видите ли, я рос в малообеспеченной семье и полагал, что золото — символ достатка. Я вырос. И если полного достатка я пока не достиг, то хотя бы на символ уже заработал.

— Брависсимо! Сыграешь у меня притонодержателя. Роль маленькая, но колоритная.

Шурбину Варлаев предложил шикарную роль трупа. Тот обиженно забубнил:

— Нет, ну спасибо, конечно. Но только… это… я вполне мог бы живого сыграть. Это я с виду такой вялый, а вообще-то я чрезвычайно энергичный.

— Напрасно волнуешься, — сказал Варлаев. — У тебя будет полнейшая занятость. Весь фильм построен на тебе. Контрабандисты в мертвеце перевозят наркоту. Мертвеца то выкрали, то потеряли, то уронили в реку… Два с половиной часа тебя будут тягать на экране.

Предложение Шурбин принял. Фальшиво улыбаясь, согласился. Основным аргументом оставались деньги. Но вечером, слегка накатив, он обратился ко мне жалобным тоном:

— Играть труп… Я действительно выгляжу таким нездоровым?

— Что тебя смущает?

— Как что? Не так уж весело играть мертвых! К тому же с этой ролью любой справится… Господи, какое унижение! Вчера в спектакле я был Геростратом, а тут — труп.

— Герострата в финале зарезали, — напомнил я. Маленькие глазки Шурбина расширились:

— Подразумеваешь какую-то связь?

— Да нет. Так, ляпнул.

Работая с Варлаевым, мы с Шурбиным были свидетелями забавного случая.

Оградили место съемок, чтоб никто из прохожих не мешал. Притащили аппаратуру, выставили свет…

Началась съемка. Актеры ведут диалог перед камерой. Мимо ветром проносит полиэтиленовый пакет. Кулек пролетает за спинами актеров.

— Стоп! — кричит оператор и объясняет режиссеру:

— Мусор в кадре.

Стоящий неподалеку, чуть левее, шагах в пяти от актеров, милиционер из оцепления растерянно бормочет:

— Извините, я не знал, — и отступает назад. Оператор смущен:

— Я имел в виду кулек. Милиционер смущен не меньше:

— Да-да, я понял, — говорит он.

Однажды мы с Кириллом спустились в «библиотеку, пролистнуть страниц по сто пятьдесят».

— Стихи не бросил писать? — спросил я его, когда мы выпили.

— Бросил.

Голос у Кира был в точности как у Высоцкого. А вот таланта — меньше.

Мы поболтали о том о сем. Но разговор не клеился.

— Ты был вчера, — неожиданно сказал Кир. — Как тебе?

Вчера шел спектакль, в котором я не беру участие. Единственный, где Кир играет главную роль. Я не выдержал и где-то в середине второго акта покинул зал во время музыкального отступления, в твердой уверенности, что никто не заметил.

— Кир, без обид. Твоя неизгладимая улыбочка все рушит. Тебе противопоказано играть в комедиях. Кто-то — не помню кто — сказал, что комедия это трагедия, которая произошла с другими. И чем серьезнее и честнее играешь в предлагаемых обстоятельствах, тем интересней и смешнее зрителю. А ты постоянно на полурасколе. Тебе явно плевать и что жена пропала, и что следующий брак под угрозой. Ты хочешь лишь любыми средствами смешить публику. И сам аж подпрыгиваешь от восторга, что она ржет. Нет, братан, это не театр. Это клоунада.

— Ты бывает тоже смешишь публику.

— Но делаю это серьезно. Я не смеюсь вместе с ними. Кирилл отвел взгляд в сторону. Поиграл желваками.

Не понимаю, что его задело. Критика моя конструктивна. И куда полезней, чем лживая хвальба. А я бы легко соврал, будь он мне неприятен. Кир не оценил моего расположения.

— А как тебе Алена?

Она из молодых. Я знал, что он ей симпатизировал. И мне она очень нравилась. Однако не беря это все во внимание, я сказал:

— Кир, с таким тихим и тонким голоском ей прямая дорога в Крижопольский театр для глухонемых.

Нахмурясь, Кир потупил взор. Потом вздохнул и кисло улыбнулся:

— Ну не всем же быть гениями. Тут у меня вырвалось:

— Да ладно тебе. Я гений лишь на вашем фоне. Он посмотрел мне в глаза и медленно произнес:

— Может быть. А то странно как-то, такой талант среди нас пропадает, а на большом экране — другие лица.

В ответ я фыркнул:

— «Чины людьми даются, а люди могут обмануться». Но врать не стану, укол был чувствительным. Затем он спросил:

— Еще стопочку?

Почему мне показалась, почудилась, послышалась в его хриплом голосе нотка ехидства?