— Что же делать? «Дэйли воркер» я не выписываю.
Дядя Сева роется в сумке. Он находит в ней клочок «Новостей спорта» и расстилает его рядом на корме, затем перекладывает сюда пару помидор, кусок рыбы, хлеб.
— Так пойдет? — спрашивает он Йосю. Тот кивает головой. Открываются запотевшие бутылки. В четыре граненных стакана наливается по пять капель водки, в два — по сто граммов. Столько лет миновало с тех пор, а я не помню ничего вкуснее, чем те десять граммов ледяного огня, кусок скумбрии, который еще пахнул морем и помидора, красного, как солнце, каким оно будет вечером, когда мы вернемся к нашему причалу.
Йося сильно морщится, но пьет до конца свою порцию.
— Есть таки за что ненавидеть этих сионистов, — говорит он, кусая помидор, — заставляют пить такую гадость целый народ.
Мы смеемся. Он тоже. Затем он лезет в свою потертую клеенчатую сумочку и достает транзистор. Целый день на пляже он слушает революционные песни и последние известия, будто, кроме этого, нет других трансляций. Но сегодня его приемник молчит, словно он объявил забастовку, как английские шахтеры.
Йося удивлен этим молчанием. У него вытягивается вперед нос, будто таким образом он собирается удлинить антенну. Молчат наши станции, перестали клеветать и мерзавцы из-за рубежа.
И вдруг дядя Сева догадывается в чем дело.
— А, — говорит он, — так ведь мы стоим на траверзе размагничиванья судов. Конечно же здесь ликвидируются все волны, в том числе и радио.
Йося не очень-то понимает, что все это значит, но на всякий случай уточняет:
— Сева, а если мы захотим что-нибудь передать отсюда, нас услышат?
— Ага! Так ты, выходит тот самый шпион, которого рисовал? Ну, нарисуй себя. Это будет называться автопортрет английского шпиона. Где у тебя рация? А притворялся пролетарием всех стран.
— Тссс! — прижал Йося указательный палец к губам и лег на дно лодки.
Я пытаюсь его поднять, думая, что он окосел.
— Не трогай меня, я хочу быть ниже уровня моря. Тут, наверное, этого траверза еще больше. Слушай меня внимательно, Сева. И вы, пацаны, тоже.
Еще больше выпученные от водки, глаза его сделались значительными. Он выдвинул вперед подбородок и чуть не достал нижней губой кончика носа.
— Сейчас я вам открою государственную тайну. Сева, у меня в зубе передатчик. Я постоянно что-то передаю. А приемник, знаешь, где находится приемник?
— Наверное в заднице. — Предполагает дядя Сева, продолжая жевать.
— Нет. В органах. — Отвечает Йося.
— На тебе, я думал сзади, а он у него спереди. — Огорченно смотрит на нас дядя Сева. Йося его не слышит.
— В органах КГБ, — продолжает он очень серьезно. — Там постоянно знают не только то, о чем я говорю, там фиксируют все, о чем я думаю. У меня вот в этом самом зубе, — он открыл рот так широко, что туда могла запросто залететь чайка, и показал зуб с металлической пломбой, — находится мощнейший передатчик мыслей. Они уже это тоже умеют. Вы при посторонних боитесь кое о чем говорить. Я думать боюсь. Сева. Ну, как тебе это нравится?
— Зачем им нужны твои мысли? — дядя Сева разлил в стаканы оставшуюся водку. — И вообще, откуда у тебя эта пломба?
— Я ремонтировал их поликлинику. Делал трафарет — серп, молот, звездочка, серп, молот, звездочка. Зубному врачу очень понравилось. «Йося, — говорит он, — у тебя хороший художественный вкус, богатое воображение и отлично развито классовое чутье. Молодец. Давай я тебе тоже что-нибудь хорошее сделаю. Как зубы? В порядке? А ну открой рот. Ай-ай-ай, какой кариес. Немедленно в кресло.»
Я, дурак, и обрадовался. Забыл, что у них под халатами полковничьи погоны. Открыл ему свою пасть, а он меня как давай сверлить. Насквозь продырявил. Я сразу засомневался, что все это делается в медицинских целях. Уж сильно странная появилась в зубе боль. Не постоянно болит, а как в азбуке морзе — точка, тире, тире, тире, точка. Ну, думаю, передают через мой зуб шифровку своим шпионам. Срочно потребовалась, а тут я подвернулся. Может быть, благодаря меня сейчас в Африке военный переворот совершается или в Корее самолет подбили.
А через несколько дней я начал замечать, что через мой зуб они решают не только международные дела, но занимаются и вопросами внутренней жизни страны. Стоит мне о ком-то нехорошо подумать, как он тут же исчезает. Ты понимаешь, Сева, куда он исчезает?
В пятницу подумал: сосед мой Дмитрий Дмитриевич живет не на одну зарплату. Откуда у его жены норковая шуба, если он всего лишь учитель пения? В пятницу подумал — а в понедельник его забрали.
Читать дальше