Евгений Кутузов - Во сне и наяву, или Игра в бирюльки

Ну, у кого какие мыслишки имеются? — спросил Евангелист.

— А Леве и толкнуть, — неожиданно предложил Андрей.

— Чокнулся, что ли?! — испуганно воскликнул Балда и вскочил. — Во дает Племянник!.

— Сиди смирно, — сказал Евангелист. — Сдается мне, что Племянник дело толкует… К легавым Лева не побежит — это факт, и гроши ему до фени. А за эти вещички он удавится. А ты как мыслишь, мать?

— Тут покумекать надо, — с сомнением ответила Крольчиха.

— Надо, — согласился Евангелист. — Хорошенько надо. Присмотрим за Левой и за его жидовней и тогда решим. А пока ложимся тихо на дно. Племянник, ты рвешь когти?

— Да, — кивнул Андрей, — Поеду.

— Валяй. Через месячишко приваливай обратно, к тому времени толкнем это барахлишко, получишь свою долю.

Андрей, глядя на «барахлишко», подумал вдруг, что неплохо бы подарить что-нибудь из этого Валентине Ивановне, а то с пустыми руками и ехать неудобно. Ему приглянулась камея, оправленная в золото.

— Можно, я возьму? — спросил он, беря камею. — Подарю хозяйке, у которой жили. Она за могилой присматривает…

— Бери, какие дела, — разрешил Евангелист. — здесь всем хватит и еще останется. — Он усмехнулся. — Еще какую-нибудь хреновину возьми, загонишь на Урале. А гроши-то у тебя есть?

— Немного есть.

— Я могу куска два дать, — сказала Крольчиха. — Потом сочтемся.

— На том свете пирожками с ливером, ха-ха! — рассмеялся Балда.

Евангелист молча ударил его ладонью в лоб.

— Ты чего, я же пошутил…

— И я пошутил, — сказал Евангелист.

Андрей оставил у себя камею и Дон-Кихота.

НИЧЕГО на первый взгляд не изменилось на станции в Койве. Тот же вокзал, покрашенный в грязно-коричневый цвет, как почти все провинциальные вокзалы России, тот же кипятильник с сохранившейся надписью: «Бесплатно», та же торговая палатка, которая никогда, кажется, не открывалась. И в зале ожидания, куда Андрей заглянул любопытства ради — делать ему там было нечего, — тоже все осталось по-старому: скамейки с. вырезанными навечно буквами «НКПС» (теперь Андрей знал, что означают, а вернее — означали эти буквы), гофрированная «голландская» печка, чистая до уровня, куда уборщица могла дотянуться рукой, бачок с не меняемой неделями водой, отчего вода пахла, болотом, помятая кружка на цепочке…

Впрочем, приглядевшись повнимательнее, Андрей все-таки обнаружил и кое-что новенькое. Например, расписание единственного поезда было не на обыкновенном листке бумаги, а на куске фанеры, и аккуратно написано краской, а вместо военных плакатов и лозунгов, призывающих «отдать все силы для победы над врагом», новые лозунги призывали «отдать все силы на восстановление разрушенного войной народного хозяйства». На одном из плакатов здоровенный молодой мужик в рабочей спецовке, вытянув руку с огромным указательным пальцем, спрашивал: «Ты подписался на заем?»

На всякий случай Андрей заглянул в окно дежурки — вдруг Алексей Григорьевич на работе, — но там сидела женщина.

Он пошел напрямик, по шпалам. «Паровоз набит битком, а я, как курва, с кипятком — по шпалам, по шпалам..» — усмехнулся он, припомнив слова дурацкой, но веселой песенки. Так дорога в поселок была заметно короче, и, хотя через каждые полсотни метров официальные предупреждения грозились штрафом «за хождение по путям» и пугали неотвратимой смертью под колесами поезда, ходили здесь все, в том числе и железнодорожники.

А вот и, школа, где Андрей учился. Она смотрит окнами на железную дорогу. У одного из этих окон, на втором этаже, сидел когда-то Андрей. Но у которого именно?.. Ему вдруг стало это интересно. Пятое справа, если встать к школе лицом?.. Нет, скорее — шестое…

Он подавил в себе глубокий вздох. И в голову явилась неожиданная мысль, что прошло ведь совсем немного времени и наверняка в школе работают прежние учителя. И Надежда Петровна, может быть, работает. Он подумал, что в таком случае его могут узнать, и прибавил шагу. Почему-то не хотелось быть узнанным, хотя Андрей понимал, что в этом нет ничего страшного. На нем не написано, слава Богу, кто он, да и одет он вполне прилично, даже хорошо одет, если разобраться, и все же он прибавил шагу, чтобы скорее миновать школу.

Только возле дома он позволил себе маленькую передышку. Ему нужно было успокоиться и прийти в себя, собраться с мыслями — ведь он знал, что сейчас ему придется лгать…

Калитка была не заперта, да она и не запиралась никогда, и Андрей вошел во двор. Было тихо. У забора, разделявшего двор и огород, копошились куры, охраняемые бдительным старым петухом, который, подергивая шеей, внимательно приглядывал за котом, спящим на крыльце. У стены, под водостоком, стояла бочка с водой, подернутой зеленой ряской. Протяжно скрипнула дверь. На крыльцо вышел Алексей Григорьевич. Они встретились взглядами. Кот, словно почувствовав свою непричастность к происходящему, неохотно поднялся, выгнул спину, потягиваясь, и не спеша отправился по своим делам.